уже поплакала, и слёзы уже уплыли вместе с той водой. Ванна опустела. Я взял полотенце и накинул на плечи Евы.

— Я не хочу этого, — сказала она, и я понял, чего именно она не хочет.

— Это — моя работа, — проговорил мягко, но безапелляционно.

— Поменяй, — тихо, но требовательно.

— Не могу, — я промокнул её волосы.

— Почему?

В ее словах я чувствовал вызов. Что она знает. Ответ у меня не готов. Я сам его ещё не сложил для себя. Вроде знаю почему, но там много пунктов, я всё никак не расставлю их по метам. И пока не сделаю свою главную работу, я точно не буду знать почему.

— Не хочу, — ответил уже с нажимом. Заканчивая препирательства.

— Но когда-нибудь тебя посадят или убьют.

— Думаешь, я этого не знаю? А что же ты думала, у нас тут будет счастливая семейка с детишками? Забудь об этом. Или вот так, или никак.

— Тогда никак, — проговорила Ева с вызовом, не глядя на меня.

Отошел в сторону и показал на дверь:

— Ты свободна, можешь уйти в любой момент.

Я вышел из ванной на кухню налил воды, выпил.

Вот же маленькая упрямая сучка. Заставила меня впервые за долгое время засомневаться в правильности моего пути. Но… всего только засомневаться.

Знаю точно, никто ни один человек в этом грёбанном мире не заставит меня остановиться. Никто.

Ни малышка Ева, ни кто-то другой.

— Значит всё вот так и будет? Ты будешь уходить…

Она вошла в кухню. Прикрываясь полотенцем, но всё равно мокрая.

— Да, я всегда буду уходить… но всегда буду возвращаться. К тебе.

Я повернулся, подошел, хотел обнять, но она вытянула руку и снова я посмотрел на свои руки с засохшими кровавыми пятнами.

— Черт.

Пошел в ванную. Встал под души и включил воду.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

39. Бес

Из душа вышел. В квартире тишина. Заглянул в комнату. Ева на диване, свернулась калачиком. Спит.

Улыбнулся.

А куда ей деваться? Без меня не сможет. Ей тепло нужно. Любовь нужна. Защита. Трется ко мне, как собака, которая нашла хозяина.

Ну и мне без нее думаю хреново будет. В самый первый день я это почувствовал. Да, ещё тогда смотрел на нее, как редкостное явление, которого никогда не видел. Это ж надо, вот так увидеть однажды и сразу почувствовать потребность именно в этом.

Можно трахаться сколько угодно и с кем угодно, перепробовать кучу девок, перетрахать кучу шлюх, но только однажды трахая кого-то ты ощущаешь что-то сходное с катастрофой. Со страшной силой придавливает понимание, что это было иначе. Врезается настолько глубоко и так ощутимо впивается в тебя потребностью, зависимостью, назовите как хотите, но ничего другого ты уже не желаешь. Только это.

Медленно осторожно я лёг. Обхватил Еву, подмял под себя, она сонно приткнулась, так и заснули.

Утром пришло сообщение — общий сбор.

Собрался я быстро. В привычке минутная готовность. Вышел в прихожую, а потом в комнату вернулся, склонился над моей спящей девчонкой и ещё пару минут ее разглядывал. Тонкие брови, черные ресницы, маленький нос, и губы. Нежные, розовые губы. Полупрозрачная кожа шеи и груди.

Выдохнул, разочарованный тем, что нужно идти. Сейчас бы её сонную, тёплую, пахнущую сном. Коснулся губами плеча и губы мои сами собой растянулись в улыбку. Вернусь когда, оттрахаю её. Буду трахать весь день. И завтра тоже.

Ничего, привыкнет к моей работе. Пару раз поплачет, а потом привыкнет.

Собралось людей много. Зал, как и тогда, полный.

Давид за столом. Уставился в свой черный блокнот.

Изначально наша команда поделена на несколько бригад. По двое, по трое и по четверо. Четверо это только мы с пацанами. Так сложилось, все мы пришли одновременно и сразу сплотились. Мы разные, и я порой удивляюсь и не понимаю, почему мы вместе. Кот, Лука я и Захар всегда, куда бы нас ни кинули, к кому бы ни присоединили, всегда возвращаемся друг к другу.

Наша странная дружба здесь, в доме, обросла легендами. Никто толком не понимает, почему мы вместе и держимся друг за друга. Да, наверное и мы сами в этом мало понимаем. Просто так повелось, закрепилось и теперь, не смотря ни на что, мы — не разлей вода.

Вчерашний инцидент взбудоражил всех. Давида в первую очередь. Ведь привет передали ему, а это значит, ему угрожали лично и лично предупредили.

Это уже не шутки.

— Точно говорю. Сегодня Бешеный принёс новость. У конкурентов кипишь, папу убрали по-тихому. Свои кто-то. Выбрали Фадея на его место, — торопливо шепчет Лука, — прикинь, все проголосовали за этого мудака. У нас с ним когда-то были тёрки.

— Я помню. Когда они нам кислород перекрыли, — кивнул я.

— Вот. А Савицкий, прикинь, себя прямо сразу хозяином города почувствовал, решил не делить территории, а взять все под свое крыло.

— Охренеть.

— Ага, и после смещения Давида, либо слить наши банды, либо в случае нашего несогласия уничтожить. Или нам под зад ногой.

— Да. Размечтался.

Вот эту новость все и мусолили с самого утра.

Мысль то конечно ясна, но вот чего не учел этот глупый, но амбициозный Савицкий, что Давид сам когда-то проделал то же самое, сместил с власти очень влиятельного папу. В таких делах у него опыт и достаточно упрямый, жёсткий характер, спорить с которым будет дорого, да и не факт что получится.

Короче все понимали, грядет война. Нас будут крошить. И вот уже первая ласточка — Захар. Но и мы не пальцем деланы. Сидеть на жопе никто не собирается, поэтому и собрал нас Давид, чтобы решить, как действовать.

Теперь частные дела второплановые.

Самые задиристые, такие как Лука, спят и видят, пойти и показать, кто в городе хозяйничает.

Но так же есть у нас люди рассудительные, те, что сдерживают порывы горячих. Причисляю себя к рассудительным.

Выйти пострелять, это каждый идиот может. А сделать так, чтобы малой кровью — вот это уже задача.

40. Бес

— Парни, поступила информация, что среди нас завелся крот.

Все притихли, переглянулись. Загалдели.

— Это точно?

— Может неверная информация?

— Охренеть.

Давид смотрел на всех и вместе с тем на каждого. Взгляд его, как сканер оценивал реакцию, анализировал и, наверное, в мозг выдавал результат.

— Если бы не точно, я бы вас не собирал, — жестко сказал Давид. Сейчас хочу чётко донести до каждого, вы знаете, что будет в случае разоблачения. Тот, кто предает товарищей достоин получить только страшную, мучительную смерть, — он подождал, глядя