– Что ты, мне до него далеко. Мне бы очень хотелосьбыть таким, как он, но это невозможно в силу разных причин. Он герой,человек-легенда. Таких больше нет.

– Ты так о нем говоришь… – я нахмурилась, не зная,как закончить свою мысль.

– Поверь, он этого заслуживает. Идем в ресторан, –позвал Кирилл.

В ресторане были заняты почти все столы. Публикаприсутствовала занятная, все дамы в вечерних туалетах, мужчины в дорогихкостюмах. Заметив, что я оглядываюсь, Кирилл шепнул:

– Как тебе здесь?

– Что это за люди?

– Разные. Женщины в основном шлюхи, любовницы денежныхмешков. Это закрытый клуб, кого попало сюда не пускают.

– Но нас пустили.

Он кивнул.

– У парня на входе хорошая память, а я был здесь сосвоим другом.

Официант появился точно из-под земли. Цены в менюотсутствовали, я посмотрела на Кирилла, а он весело мне подмигнул. Нам принеслишампанское, и мы выпили. И закуска и шампанское оказались на высоте.

– Ты часто здесь бываешь? – спросила я. Кириллприглядывался к соседям, стараясь делать это незаметно, про меня вроде бызабыл. Я задала вопрос, чтобы привлечь его внимание.

– Нет. В таких местах я появляюсь только тогда, когдануждаюсь в деньгах.

– Ты живешь тем, что играешь в казино? – озариломеня. Он хихикнул.

– Нет. Я придумал кое-что получше.

– Расскажешь мне?

– Я тебе покажу.

Я кивнула, пребывая в недоумении, но решила подождать. Онбыл не похож на игрока, по крайней мере, игра его не занимала, и желаниязадержаться за одним из столов в казино у него не возникло. Но как еще оннадеется заработать?

Между тем в ресторане становилось шумно, публика успелаизрядно выпить. На эстраде появились музыканты. Один, подключив микрофон,поздоровался, сообщил, что они рады приветствовать дорогих гостей, а потомторжественно объявил:

– Для вас поет неподражаемая Кристина.

На эстраде появилась пышнотелая девица в декольте и спрической «Мерилин Монро», над губой у нее была нарисована родинка. Раздалисьаплодисменты, девушка улыбнулась, музыканты заиграли, а она запела. Надопризнать, голос у нее был потрясающий, она пела о любви, закрыв глаза и держаруку на груди, и я почувствовала странное волнение, и чужая боль на минутустала моей. Я завороженно смотрела на сцену, открыв рот и тяжело дыша. Оназамолчала, и наваждение исчезло.

Несколько секунд в ресторане было тихо, а потом все дружнозахлопали. Женщина поклонилась и с улыбкой послала воздушный поцелуй мужчине,что сидел за столом рядом с эстрадой. Мужчина дернул губой, что должно былоозначать улыбку, и самодовольно кивнул. Он был в компании двух типов, и всетрое мне не понравились, особенно тот, кому она послала свой поцелуй. Лысыйупитанный увалень со злыми глазами. Он смотрел на певицу на сцене по-хозяйски ис легким презрением. Она вновь закрыла глаза, музыка заиграла, и она сталапеть, и в песне ее была тоска по чему-то прекрасному и несбыточному.

– Ты знаешь о ней что-нибудь? – спросила я, когдаженщина кончила петь.

– Только то, что она любовница вон того типа, –кивнул Кирилл на лысого. – Это видно сразу, верно? Она его не любит, новынуждена терпеть, оттого ее песни такие грустные.

– Почему вынуждена?

– Потому что любит деньги, потому что по-другому житьне может, вот и продала свою мечту. Он ее тоже не любит, зачем? Она и такпринадлежит ему. Она вроде печатки на пальце или роскошной тачки, демонстрируетвозможности хозяина. «Смотрите все, кого я трахаю». Грустно, да?

– Невесело, – согласилась я.

– Но ведь она могла не соглашаться, – продолжалКирилл. – Так что они вполне подходящая пара. И мне ее совсем не жаль.Хотя голос у нее красивый.

Женщина спела еще одну песню, поклонилась и удалилась заширму. Музыканты, сделав паузу, за– играли что-то лирическое, народ потянулся ксвободному пространству возле эстрады, заключали друг друга в объятия и ленивотоптались на одном месте.

– Хочешь, потанцуем? – спросил Кирилл.

Я кивнула.

Мы поднялись и узким проходом между столов направились ктанцующим, Кирилл шел за мной, то и дело натыкаясь на столы, и бормотал:

– Простите, извините… простите… – а потом привлекменя к себе, и мы стали танцевать.

На мне были туфли на высоком каблуке, и теперь мы оказалисьодного роста, и его глаза были совсем рядом, и я вновь подумала, как онипечальны, хотя он улыбается, а потом он сжал мою руку и сказал:

– Так приятно мечтать, – и в голосе его былатоска, сродни той, что звучала в песне женщины.

– О чем ты? – осторожно спросила я.

– О тебе, обо мне, о невозможности того, чего я хотелбы всем сердцем.

– Я не понимаю тебя, – покачала я головой, я и всамом деле не понимала. Была уверена, что он говорит о любви, но почему онаневозможна? В ту минуту он был мне очень близок, казалось, я знаю его многолет, более того, меня удивляло, как все это время мы могли жить вдали друг отдруга, словно мы были близнецы, разлученные в детстве, и вот наконецвстретились, и вместе с тем наша близость совсем меня не волновала.

Музыка закончилась, и мы вернулись за стол, он находился внебольшой нише, с двух сторон скрытый от посторонних глаз.

– Ну вот, – сказал Кирилл и начал выкладывать наскатерть вещи из кармана. Часы, два бумажника и золотой брелок с ключами отмашины. Я наблюдала за этим с недоумением.

– Зачем тебе два бумажника? – бестолково спросилая.

– Это не мои, – улыбнулся Кирилл. – Один былв кармане вон того типа с крашеной блондинкой, а другой – у нашего лысогокрасавца.

– Ты их украл? – опешила я, Кирилл продолжалулыбаться, а я потерянно бормотала: – Так ты вор.

– Вор, – серьезно ответил он. – Только непростой. Я – гений.

Я с трудом перевела дух, тревожно оглядываясь. Он взял моюруку.

– Не бойся. Нас не поймают. Меня никогда не поймают,ведь я – гений.

– Дело вовсе не в этом, – сглотнув ком в горле,возразила я. – Ты украл…

– Что тебя смущает? Ведь ты тоже воровка?

– Вовсе нет… то есть… Кирилл, я просто не знаю, чтосказать. Но это неправильно и… это совсем другое.