Роксанна не праздновала Рождество. Елка, игрушки, оргии с фаршированной индейкой и поленом, наполненным химическим кремом, вызывали у нее отвращение. Но в Сен-Фонтене не праздновать Рождество было немыслимо. На хуторе еще остались добрые христиане, верившие, что Христос родился, чтобы спасти их от них самих. Другие, и думать об этом забывшие, радовались случаю нажраться от пуза и выпить пару лишних стаканов, чтобы на время забыть, что происходит в мире. Джеки поставил в углу гостиной чахлую елочку; Роксанна спросила себя, какой смысл жить в деревне, чтобы получить такое жалкое деревце. Стелла украсила ее вместе с Лизеттой; результат получился не самый впечатляющий: казалось, хилые ветви с трудом выдерживают вес шаров, ангелов, звезд и прочих подходящих к случаю безделушек. Елка печально клонилась вправо и к вечеру уже потеряла добрую часть своих иголок.

Было условлено, что Лизетта и Марсель придут на рождественский ужин вечером двадцать четвертого, после чего отправятся на мессу, которую служил в часовне при замке каждый год в одиннадцать часов кюре из Авланжа. Учитывая трудности с транспортом и снег, валивший непрерывно двое суток, не было уверенности, что он доберется, но все надеялись, поскольку аббат Леру был ревностным служителем Господа и выдержал бы не такое, лишь бы не лишить свою паству слова Божьего и таинства причастия в эту святую ночь.

Ужин, приготовленный Лизеттой и Стеллой, оказался очень вкусным, это надо было признать. Около половины одиннадцатого старики отправились в путь, взяв с собой Стеллу, которая никогда в жизни не была на мессе. Роксанну охватил смутный страх, когда она смотрела вслед трем закутанным фигурам, удаляющимся к грабовой аллее. Она надела пальто и бегом догнала их.

– Я с вами, – проговорила она, запыхавшись. – Я никогда не была в часовне…

Старики были очень довольны ее решением; они надеялись, что к Роксанне внезапно пришла вера, жившая во всей ее семье на протяжении многих поколений; они радовались, предвкушая, что в беспутной жизни и натуре Роксанны откроется хоть начало пути искупления от соприкосновения со святым местом и служителем Господа. Стелла-то знала, что на часовню матери плевать с высокой горы. Она просто умирала от страха, вот и все. Ей было невыносимо оставаться в доме наедине с призраком. Стелла была уверена, что он не желает зла ей самой, наоборот. Что же до матери, она не взялась бы судить о его намерениях по отношению к ней. Может быть, он тоже чувствовал, что ей не место в доме.

Часовня Богоматери была набита битком. Маленькое средневековое строение могло вместить человек пятьдесят; в этот рождественский вечер их было не меньше восьмидесяти. Люди пришли из всех окрестных деревень, не поленившись преодолеть несколько километров ради очень своеобычной атмосферы, царившей в маленькой церкви по случаю Рождества. Аббат Леру облачился в праздничную ризу; он смотрел на своих прихожан доброжелательно, но и не без некоторой суровости. Роксанна пожалела, что затесалась среди деревенских жителей, притиснутых друг к другу в ожидании трепа кюре. Теперь ей хотелось вернуться домой. Но было поздно, священник заговорил:

– Ибо рождено Дитя, дарован нам Сын Человеческий. И станет он Владыкой, и будет зваться Богом всемогущим, Отцом предвечным, Князем мира…

Роксанна смотрела на лица вокруг: большинство сияли, эти люди были неподдельно счастливы находиться здесь, среди друзей, соседей, в атмосфере братства и общности. Благодарные, как дети, за рассказ в тысячный раз о Боге Сыне, рожденном юной Девой в хлеву; эта история была оправданием их жалких жизней, даровала смысл бесконечной череде сумрачных дней и ночей. Даже те, что считали себя атеистами, впитывали слова священника как божественный эликсир, обещание бесконечного счастья, надежный оплот против смерти. Вера тут значила мало; главное было разделить это с другими, раствориться в толпе, петь хором, выводить ответы в один голос. И не важны были дрожащий в яслях Младенец, вол и осел, юная Дева-мать, россказни о владычестве и мире… Важна была эта часовня, освещенная свечами в ночи, горячее вино, которого скоро вкусят все, и уверенность, что они оказались в нужное время в нужном месте.

Роксанна вдруг позавидовала им. Ей никогда не узнать этой простой стадной радости, этого чувства принадлежности. Конечно, разойдясь по домам, эти люди будут продолжать цепляться друг к другу из-за плохо размежеванного поля или слишком высокой изгороди, позабыв эти минуты, когда они пели «Святую ночь» со слезами на глазах, сжимая руку того, с кем завтра и не поздороваются. Но пока у них было хотя бы это. Против сомнения, физического и морального убожества, абсурдности жизни.

И вот прибыло горячее вино, приготовленное мамашей Грендорж, заранее раздувавшейся от гордости за успех своей бурды. Запахи корицы и гвоздики распространились в воздухе. «Славно», как говорили здесь. Но Роксанна удалилась, не прикоснувшись к питью, и ушла по заснеженной тропке домой, к своему пауку и своей осыпавшейся елке. Лизетта знаком дала ей понять, что заберет Стеллу к себе на ночь.

В порядке исключения Роксанна устраивается в гостиной с остатками бургундского, которое принес Марсель; это нюи-сен-жорж тех времен, когда французские виноградники еще не все были скуплены американцами и китайцами, ничего не смыслящими в винах. Несчастная елка все же довольно хорошо пахнет, а игрушки озаряют мягким светом обычно такую строгую комнату. Синтия – так она назвала паука, уверенная, что это паучиха, – сегодня показалась и прогуливается по одной из своих нитей вдоль бархатной портьеры. Роксанна подбрасывает в камин полено и выдвигает заслонку; огонь быстро разгорается и разгоняет темноту. Одиночество не угнетает как обычно. Да Роксанна и не одна. «Он» здесь, рядом с ней. Но на этот раз она не чувствует ничего враждебного, ничего угрожающего в этой компании. Рождественская ли ночь тому причиной, окутавшая духом мира и любви всех и вся, даже привидения и прочие беспокойные феномены?

Если надо допустить, что это нематериальное существо, призрак умершего человека, – что ж, пусть! Коли на то пошло, Роксанна готова разделить с ним свой кров. Только этого «типа» (или эту «женщину», но Роксанна могла поручиться, что призрак мужского пола) попросят жить своей жизнью как можно незаметнее. Пусть сидит тихо, ни во что не вмешивается, как в тот злополучный вечер, когда он «вытолкнул» Роксанну в ночной лес на поиски дочери. Пусть вообще не проявляется, как в тот другой раз, когда что-то, какая-то волна тепла коснулась Роксанны в коридоре у спальни. Пусть не делает ничего из того, что обычно делают привидения, не хлопает дверьми, не задувает свечи, не воет по ночам, всего этого она не потерпит, иначе… Иначе она уйдет. Соберет манатки – и прочь из этой хибары. Она вернется продавать «дурь» в город, туда, откуда никто ее не выживет, туда, где ее оставят в покое.

Роксанна швырнула стакан, и он разбился в камине. Теперь она кипела от злости, стоя посреди комнаты. Он слышал, что она ему говорила, но мог лишь смотреть на ее смятение, не в силах ей помочь. Она была в этом доме, потому что жизнь заставила. Она бежала из опасного места, чтобы защитить свою дочь. Сама она на опасность плевала. Ей было все равно, жить или умереть. Что это за место, полное шума и ярости, о котором она говорила и которое являлось ей в каждом сне? Город, ставший огромным, перенаселенным, черным и безобразным, как логово Сатаны…