ссорами и незадолго до смерти закончилась окончательным разрывом. Это наложило отпечаток и на воспоминания Гёте о друге: в конце концов он был вынужден признать, что временами выносить общество Гердера можно было лишь в том случае, если общение с ним ограничивалось игрой в карты.

Глава пятая

Юнг-Штиллинг. Aperçu[208] или озарение. Психология пробуждения и творчества. Фридерике и любовь в Зезенгейме. Гёте не едет в Париж. Речь ко Дню Шекспира. Не совсем доктор. Со Страсбургом покончено

Гердер – теолог по образованию – открыл Гёте новый мир, однако, собственно, религиозная составляющая не играла в нем существенной роли. Человек, согласно воззрениям Гердера, есть живое существо, наделенное духом. Этот дух составляет внутреннюю сущность человека и в то же время является живым началом и организующим принципом остальной природы. Такое представление скорее импонировало молодому Гёте, чем пиетизм с его детским пробуждением или гернгутеры с их христианским благочестием. Такого рода набожность не соответствовала его характеру, но при этом он не переставал восхищаться людьми, чья жизнь определялась их религиозным опытом, неофитами, которым не нужно было обращать в свою веру других, чтобы убедиться в ее силе, праведниками без миссионерского рвения и догматичного упрямства. Вдохновенный индивидуализм он ценил и в религиозной сфере и с симпатией относился к людям, «которые на свой лад ищут спасения»[209].

Летом 1770 года именно такого рода набожный человек объявился в кругу страсбургских знакомых Гёте. Это был Иоганн Генрих Юнг – на девять лет старше Гёте, в прошлом портной и школьный учитель, он приехал в Страсбург и поступил на медицинский факультет с намерением прежде всего отточить уже освоенное врачебное искусство по удалению катаракты. Гёте сразу же проникся симпатией к этому мягкому и в то же время энергичному человеку. Выслушав историю его жизни, был настолько ею очарован, что уговаривал его записать все до мельчайших подробностей. Автобиография Юнга была опубликована в нескольких томах в период между 1777 и 1817 годом. К своей фамилии автор добавил псевдоним Штиллинг, давая понять читателю, что причисляет себя к общине Die Stillen im Lande[210], тогда как от пиетистов и гернгутеров он держался на расстоянии. Юнг-Штиллинг родился в очень бедной семье – его отец жег древесный уголь. Юнг-Штиллинг работал учителем в деревенской школе и портняжничал в Вестфалии. Самоучка, без денег и постоянных покровителей, но с внутренней уверенностью в собственных силах. Благодаря почти детской вере в бога и способности во всем на него полагаться он выбился в люди и достиг значительных успехов. Все это напомнило молодому Гёте его старшую подругу и наставницу Сюзанну фон Клеттенберг, с той лишь разницей, что богатая и знатная фрейлейн не так сильно зависела от божьей помощи, как бедный Юнг-Штиллинг. Ему вера в бога помогала порой столь чудесным образом, что Гёте поражался этому даже тогда, когда много лет спустя писал свои воспоминания: «Источником его энергии была непоколебимая вера в Бога и в помощь, непосредственно от Бога исходящую, которая так очевидно выражается в непрестанном божьем промысле и непременном избавлении от всех бед и напастей»[211].

В глазах Гёте Юнг-Штиллинг был живым примером того, что, полагаясь на бога, человек успешнее мобилизует свои собственные силы, и в этом смысле вера в бога есть вера в себя, только на более высоком уровне, поскольку в данном случае речь идет не об эмпирическом Я, а о высшем или возвышенном, которое находит защиту и уверенность в боге. Юнг-Штиллинг был человеком очень решительным и энергичным, но в то же время, по воспоминаниям Гёте, «походил на лунатика, который при оклике падает с высоты»[212] своей веры, которая служит ему опорой в жизни.

Юнг-Шиллинг описывает в своих мемуарах, как молодой Гёте, считавшийся «дикарем» и дававший волю своему «необузданному характеру», однако же следил за тем, чтобы во время совместных трапез никто не позволял себе насмешек над его набожностью. Впрочем, Юнг-Штиллинг и сам старался не выставлять ее напоказ и никого ею не обременять, так что в конце концов его оставили в покое, «и разве что Гёте время от времени обращал ко мне свой взор». Он был бесспорным «предводителем обеденного общества, хотя ничуть к этому не стремился»[213].

Что же привлекало Гёте в Юнге-Штиллинге? Его уверенность в том, что все хорошее, как и все плохое на его жизненном пути, – от бога? Нет, эта «божественная педагогика» казалась Гёте «слишком дерзновенной»[214]. В такого бога, следящего и направляющего каждого человека в отдельности, молодой Гёте к тому времени уже не верил, и воззрения друга не были для него «ни радостными, ни полезными»[215]. Должно быть, его привлекало что-то другое. Гёте видел в нем перенесенный на религиозную почву духовный опыт, который он называет aperçu – важное понятие для философии позднего Гёте. В «Поэзии и правде», описывая характер Юнга-Штиллинга, он определяет его как «осознание какого-либо великого этического принципа, что уже само по себе является гениальным прозрением духа». И далее: «Подобное aperçu дарит великой радостью того, кто его открыл, ибо оригинальнейшим образом напоминает о бесконечности: оно не нуждается во времени, чтобы стать убедительным, возникая мгновенно во всей своей полноте и завершенности»[216].

Когда озарение духа, прозрение или внезапная догадка позволяет увидеть прежде скрытую, таинственную взаимосвязь, в результате чего эта взаимосвязь мгновенно становится очевидной, Гёте называет это aperçu – сначала и главным образом применительно к естественно-научному познанию. «В науке все сводится к aperçu, к подмечанию того, что лежит в основе явлений»[217], – читаем мы в «Истории учения о цвете». Само понятие заимствовано из французского, где оно обозначает быстрое схватывание, первое впечатление.

Три аспекта отличают аperçu в значении единовременного познания.

Его объект – это не какое-то случайное или незначительное явление, а феномен, позволяющий проникнуть во взаимосвязь целого, в суть «бесконечного». Этот объект хотя и является единичным и материальным предметом, но в то же время символически отражает в себе вечную гармонию бытия. В этом смысле Гёте будет, например, трактовать свое открытие межчелюстной кости у человека, которое он тоже, к слову, описывает как внезапное прозрение, как проникновение в общее устройство природы, поскольку эта кость, до Гёте обнаруженная у животных, но не найденная у человека, служит ему доказательством плавного перехода между животным и человеком и отсутствия скачкообразного развития в природе. Так межчелюстная кость становится объектом aperçu – познания, указывающего на некую общность, которая внезапно обнаруживается в частном явлении.