Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каролина Войчек
Письмо второе. 12 апреля 1982 года
Привет, Агата!
Я никогда тебя не видела, но писать нужно человеку, чей образ ясно представляешь. У тебя длинные вьющиеся волосы, глубокие чистые глаза, ты высокая, стройная и красивая девушка. Ну, по крайней мере, я представляю тебя так, судя по твоему первому письму. Я была очень рада, когда листонош принес твое письмо! Честно говоря, я думала, что ты мне не ответишь. И ответ пришел так скоро!
В первую очередь хочу поздравить тебя c Рождеством Христовым! Христос Воскрес! Не знаю, когда ты получишь это письмо, так как отправляю его через знакомую прихожанку, которую встретила в костеле. Ты написала, что не пропускаешь ни одной службы в Кафедральном соборе Святого Креста. Пани Моника тоже ходит в эту церковь. У нее есть позволение на передвижение между воеводствами. Только таким образом получается что-то передавать без слежки. Сама знаешь, как сейчас с письмами: сначала вообще ничего нельзя было отправить, и я не хотела, чтобы мое письмо, адресованное лично тебе, читал кто-нибудь посторонний. Мы праздновали Пасху в церкви всей нашей коммуной. С наступлением военного положения очень много людей стало приходить в костел, даже неверующие. Все потому, что солдаты сюда не заходят.
Когда пан Ярузельски в военном мундире объявил, что наша отчизна находится над пропастью, мы с Юстыной готовили ужин на кухне. Никто не знал, чего ожидать. Телефоны замолчали, нельзя было никуда позвонить. Утром появились танки и броневики, на улицах – люди в военной форме. После наступления полицейского часа они проверяли документы у всех на улице. У кого не было паспорта, сразу же забирали, сажали в фургон и увозили.
Тетю Юстыну с тех пор много раз останавливали, и я очень волновалась за нее. Юстына поздно уходит с работы – она работает на заводе по добыче меди. Солдаты всегда просят ее показать бумаги. Будто каждый раз перед ними новый человек. А ведь они такие же граждане, как она. Зима в этом году длилась особенно долго, но патрули стояли даже в холод. Солдаты грелись от коксовника. Слава Богу, никого из жителей не покалечили и не применяли насилия. Я слышала, что во Вроцлаве танки сносили стены заводов, а солдаты в шлемах и с дубинками – их называют ЗОМО – атаковали мирную толпу. У нас пока никаких демонстраций нет, люди боятся лишний раз показываться на улице. Из окна кажется, что город заброшен.
Я очень скучаю без школы. Всегда было интересно каждый день общаться с учителями и ровесниками. И потому я особенно рада, что нас навещает пан Владислав. Как и я, пан Владислав увлекается поэзией. В последний раз мы делились впечатлениями о поэзии Адама Мицкевича. Пан Владислав обмолвился, что он родился в том же городе, что и поэт – в Новогрудке. Ты наверняка знаешь, что после Войны этот город стал территорией Белорусской ССР, и Владиславу пришлось оттуда уехать. Рассказал: «Мои соседи смотрели на меня по-другому. Шептались за спиной: «Он поляк, ему не место в Беларуси». Люди, с которыми он хорошо общался раньше, отворачивались от него, отказывались говорить с ним по-польски. Переселенцев везли из Новогрудка в деревянных вагонах для угля. Никто не знал, что ждет их на новом месте. Он поехал вместе с женой и двумя маленькими детьми. Владислав сначала работал в ПГР-ах во время коллективизации, а затем устроился на завод по добычи меди. «Я – самый настоящий польский пилигрим. Помнишь, как в книге Мицкевича?» с печальной улыбкой сказал он мне.
Меня тронул его рассказ. Ведь этот человек насильно лишился собственных корней. Я говорю не о квартирах в больших домах в городе, я говорю о месте, в котором ты родился. Лишиться этого – величайшее горе в жизни. Тогда человек действительно становится пилигримом – человеком без своего места. Наверно, я так чувствовала, потому что у меня тоже нет своего места.
В прошлом письме я умолчала о своих родителях. По тону твоего письма я чувствую, что могу открыться тебе. Я сирота. Я никогда не видела своих родителей. Юстына и Марек – не мои настоящие дядя и тетя. В маленьком возрасте они взяли меня из приюта и воспитывали как дочь. Я очень благодарна им за то, что они сделали для меня. Без их помощи и заботы моя жизнь сложилась бы по-другому. Однако во снах мне часто является образ большого деревянного дома среди полей. В этих снах я будто живу в деревне с родителями, и у нас большой сад и хозяйство: утки, гуси, коровы. Мне снится, что я живу с ними, но никогда не могу их хорошенько разглядеть. Их фигуры очень смутные, а лиц не видно. Я тянусь к ним, но не могу дотронуться. Дивно, да? Учителя в школе хотели мне ставить дополнительные баллы за то, что я сирота. Но я отказалась. Уж лучше я собственными знаниями добьюсь хороших оценок. Это гораздо честнее и правильнее.
Агата, я верю, что скоро все изменится. Я снова смогу пойти в школу, и на улице можно будет появляться без страха. В костеле сейчас всем раздают листовки, на которых одно предложение. Оно короткое, но вселяет надежду:
«Зима ваша, а весна наша».
Я всегда молюсь за здоровье и благополучие своих близких и друзей. Сегодня я помолюсь и за тебя.
Каролина Войчек
Письмо третье. 15 августа 1982 года
Здравствуй, Агата.
Пишу письмо и втайне надеюсь, что оно до тебя не дойдет. Все дальнейшее – моя попытка собрать мысли, и пишу я сейчас скорее для себя. Я должна отвлечься от ужасных событий, которые мне довелось пережить в течение последних дней.
Все лето я усердно училась. Боже, да какое это значение имеет теперь! В школу ходить было запрещено, поэтому я училась вместе с тетей. Каждый день она приходила вечером с работы, ужинала, а потом мы занимались математикой или правописанием. Тот день я провела дома, много читала и переписывала из учебника. После обеда я решила вдохнуть свежего воздуха