Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди спрашивали себя, почему холера не забрала поверителя стандартов Айбеншюца. Они спрашивали так, потому что он свирепствовал сильнее холеры. Из-за него в тюрьму угодили торговец кораллами Пиченик, торговец сукном Торчинер, молочник Кипура, рыболов Горокин, торговка домашней птицей Чачкес и многие другие. Он, Анзельм Айбеншюц, лютовал как холера, а потом возвращался домой, то есть в швабский трактир, и напивался.
Случалось, что во время его ужасных визитов жена и дети какого-нибудь торговца бросались перед ним на колени и умоляли не доносить на них. Цепляясь за тулуп, они не отпускали его, но рядом безучастно стоял рыжий Пиотрак, а к нему, поскольку он был в мундире, не отваживались подойти ни жёны, ни дети.
Прежний Айбеншюц сказал бы: «За что на него доносить? Кому он что плохого сделал? Они здесь все обворовывают друг друга. Оставь его, Айбеншюц!»
Но новый Айбеншюц говорил: «Закон есть закон! Здесь присутствует вахмистр Пиотрак, и я сам двенадцать лет был солдатом, а кроме того, я очень несчастлив. И на службе у меня нет сердца». И как будто бы на каждое слово нового Айбеншюца своей рыжей головой кивал жандарм Пиотрак.
35
В конце февраля Айбеншюц получил уведомление о смерти заключенного Лейбуша Ядловкера, надзор за которым из определенных соображений власть поручала именно ему, поверителю стандартов.
Вечером того дня, когда он узнал об этом, в трактире после долгого отсутствия снова появился Каптурак. Как обычно, подобострастно поклонившись, он подсел к столу, за которым уже сидели Айбеншюц, Самешкин, Ойфемия и новый вахмистр Пиотрак. Все они сыграли в торок. Каптурак проиграл, но тем не менее остался в чрезвычайно веселом настроении. Было только непонятно почему. Помимо обычно принятых во время игры в торок дурных словечек и бессмысленных выражений, он употреблял новые, только что приобретенные, еще более бессмысленные, как например, «свинский ветер», или «я теряю подтяжки», или вообще «дерьмо — это золото», ну и много подобного. Между тем, продолжая игру и напряженно обдумывая следующий ход, он с типичной для игрока рассеянной интонацией, в точности как он изрекал свои нелепые афоризмы, сказал:
— Господин поверитель, ну, вы добились своего? Теперь ваш враг мертв.
— Какой враг? — спросил Айбеншюц.
— Ядловкер! — кладя на стол карту, сказал Каптурак и продолжал: — Он был среди осужденных, болевших холерой. Там он заразился и теперь гниет в земле, кормит червей.
— Это неправда, — побледнев, сказала Ойфемия.
— Да, это так! — сказал Айбеншюц. — Я получил официальное извещение.
Ойфемия молча вышла из-за стола и поднялась наверх. Ей надо было выплакаться.
Только один Самешкин, положив карты, сказал, что больше играть не будет. Рыжий Пиотрак тоже отложил карты. Один Каптурак делал вид, что играет сам с собой, но потом, будто приняв неожиданное решение, остановился и, глядя на поверителя стандартов, произнес:
— Стало быть, мы, шестеро, теперь наследуем этот трактир.
За столом стало так тихо, что добрый Самешкин не смог этого выдержать и, встав, подошел к игральному автомату возле буфета и вбросил в него три пфеннига. Тут же зазвучал Ракоци-марш в потрясающем исполнении грохочущих медных духовых инструментов. Посреди этого шума Каптурак обратился к жандарму:
— Знаете, с тех пор как вы здесь работаете, наш поверитель стандартов стал больно строгим. Его проклинают все торговцы. Трое из них благодаря ему уже лишились своих лицензий.
— Я исполняю свой долг, — сказал Айбеншюц.
В это время он думал об Ойфемии, о старом, каким он был раньше, Айбеншюце и о своей умершей жене. Но особенно об Ойфемии, да, особенно о ней и о том, что в этом гиблом месте он уже стал гиблым человеком.
— Вы не всегда выполняете свой долг, — тихо сказал Каптурак.
Но в этот самый момент музыка замолчала, и поэтому его слова прозвучали очень громко.
— Как же тогда объяснить, что один известный магазин вы никогда не проверяете? — продолжал Каптурак. — Вы знаете, о чем я!
Айбеншюц хорошо знал, что имеет в виду Каптук, но он спросил:
— Какой же?
— Магазин Зингера!
— Где находится этот Зингер? — спросил жандарм Пиотрак.
— В Златограде, в центре Златограда, — ответил Каптурак, — рядом с рыбной лавкой Шайеса, у которого вы две недели назад отобрали лицензию!
Жандарм вопросительно, с недоверием посмотрел на Айбеншюца.
— Мы завтра проверим! — сказал поверитель стандартов, внезапно сильно испугавшись и Каптурака, и жандарма.
Ему было необходимо выпить.
— Завтра же проверим! — повторил он.
Каптурак беззвучно усмехнулся. Его тонкие губы обнажили всего четыре желтых зуба, два сверху и два снизу. Он будто жевал ими свою собственную усмешку.
Поверитель стандартов и вправду еще ни разу не проверял магазин Зингера. И он, несомненно, был единственным в округе. Вопреки своей честности и добросовестности Айбеншюц умышленно не беспокоил Зингера.
К слову сказать, это была такая убогая лавчонка, что она отличалась даже от самых бедных магазинов этого района. На ней и вывески-то не было, а была обычная черная доска, на которой госпожа Блюма Зингер почти каждый день, а особенно когда шел дождь и надпись было не прочесть, заново писала мелом их фамилию. Это был крошечный домик, состоявший из одной комнаты и кухни, которая одновременно была и магазином. На махонькой площадке перед входом располагалась среднего размера навозная куча, а рядом с ней стояла деревянная будка. Это был туалет семьи Зингер. Неподалеку от него была покрытая сейчас толстым слоем льда и снега куча мусора, на которой в редкие, свободные от занятий часы играли оба сынишки Зингера. Детям необходимо было учиться. По меньшей мере, один из них должен будет когда-нибудь перенять наследство своего отца Менделя Зингера.
Боже упаси, это не было какое-нибудь вещественное наследство! Это был лишь зов ученого и праведника.
В расположенной