Анатолий Черняев, отдыхавший по соседству в Форосе: «Когда я приходил к Горбачёву, видел, как мечется Раиса Максимовна в страхе за мужа, дочь, внучек. В нервном потрясении у нее отнялась рука. Она потом долго не могла выйти из шока. И, скорее всего, этот «невинный», по Лукьянову, визит четырех «руководителей» приблизил ее безвременную смерть.

Горбачёву, чтобы произнести свое обращение к внешнему миру, пришлось ночью диктовать в подвальном помещении на маленькую камеру своего зятя. Пленка с этой записью обошла весь мир». Его возмутила оценка А. Лукьяновым ситуации в Форосе: «Видел ли ее Лукьянов?.. Если видел и может публично болтать вздор о Форосе, значит, этот бывший интеллигент начисто лишен совести».

В январе 2006 года в интервью телеканалу «Россия» и Борис Ельцин заявил о Горбачёве: «Во время путча он был информирован обо всем и все время ждал, кто победит, те или другие. В любом случае он примкнул бы к победителям – беспроигрышный вариант».

Валентин Варенников заявил, что Горбачёв в Форосe 18 августа сказал: «Ну, черт с вами! Делайте что хотите!»

В 2001 году в интервью итальянскому изданию Corriere della Sera бывший член ГКЧП (в то время глава КГБ СССР) В. Крючков заявил, что 18 августа, когда «группа товарищей» посетила Форос, пытаясь склонить Горбачёва одобрить их план, то Горбачёва больше всего беспокоил Ельцин. («Для Горбачёва самой важной проблемой был Ельцин, он всегда его очень боялся», – утверждал он.) Крючков заявил: «Когда наши товарищи стали прощаться с Горбачёвым, он сказал: “Давайте! Действуйте!”» Данная версия, однако, не подтверждается другими источниками. Согласно им Горбачёв «не соглашался ни на что, никакие аргументы на него не действовали». Президент проводил гостей словами: «Ну и м…и же вы!» – и пожал им на прощание руки, поскольку они согласились с его предложением вынести вопрос о положении в стране и возможном введении ЧП на сессию Верховного Совета.

Особенно фантазировал на этот счет Г. Янаев, неоднократно заявляя, что документы ГКЧП разработаны по поручению Горбачёва. Например, из беседы с заместителем главного редактора журнала «Журналист» В. Челышевым Г. Янаева следовало: «Предусматривалось 4 варианта введения чрезвычайного положения. Первый – в Москве и других регионах, второй – по всей стране. Третий – прямое президентское правление в столице и отдельных территориях. И четвертый – прямое президентское правление по всей стране. Эти четыре варианта были Горбачёву доложены. И он сказал: «Хорошо. Пусть пока полежит…» А 3-го числа, перед его отъездом, проводится заседание Кабинета министров, и на этом заседании Горбачёв говорит: «Да, ситуация трудная, но мы пойдем на все, включая введение чрезвычайного положения» Понимаете, какая вещь. У меня-то до сих пор складывается впечатление, что он подталкивал нас к этому».

Сам Горбачёв 14 сентября 1991 года на вопрос следователя Генеральной прокуратуры России А. В. Фролова, который вел дело ГКЧП: «Явилась ли для Вас неожиданностью ситуация, возникшая 19 августа 1991 года?» – ответил: «Полной неожиданностью». Однако 17 августа 2011 года на большой пресс-конференции в агентстве «Интерфакс» Горбачёв признался, что заранее знал о планах ГКЧП, его об этом неоднократно предупреждали, но он считал, что важнее предотвратить кровопролитие и тем более гражданскую войну: «Откуда только ни звонили мне – предупреждали, что путч, путч, путч… И мое окружение сообщало, но я не мог пойти. Вот самое главное мое было кредо – не довести до крови большой».

Этими словами: «не довести до крови большой» – и можно окончить политическую историю первого и единственного в истории президента огромного государства. Вернувшись из Фороса, Горбачёв оставил пост Генерального секретаря КПСС после запрета Б. Ельциным деятельности партии на территории РСФСР.

На долю М. Горбачёва выпало еще немало испытаний. Свыше 20 лет он – столько лет судьба не отвела ни одному главе нашей страны – наблюдает, как управляют ею другие. Дело не только в очевидной трудности самого процесса разрыва с прошлыми взглядами и перехода к новым идеям. Ведь переход этот осуществлялся в обстановке острой внутриполитической борьбы. До сих пор еще живы силы, которые цеплялись и цепляются за советские стереотипы. Они стремились в лучшем случае к косметическому ремонту существовавшей системы, отвергали саму идею ее замены новой. Умножились и голоса сторонников империи. Обвинения в предательстве, в измене, в формировании мирового правительства, в масонстве сыплются на Горбачёва как из рога изобилия. Он уже устал отбиваться от них.

Очевидны их истоки. Далеко не все решения, к которым приходил М. С. Горбачёв и близкие к нему члены руководства, сразу «выходили на поверхность». Некоторые были заявлены с заметным запозданием, другие же приходилось «маскировать», сопровождать оговорками, ритуальными формулами из старого арсенала. Читатель увидит все это, заметит, что некоторые документы ранних лет перестройки были противоречивыми – одни их положения явно не соответствовали другим. Позднее М. С. Горбачёв – это было уже после 1991 года – сам признавал, что ему приходилось тогда хитрить, оправдываться. Но в конце концов логика действий, логика событий заставляла отбрасывать «хитрости» в сторону.

Очевидно и другое – в некоторых случаях М. С. Горбачёв, беседуя с зарубежными деятелями, шел дальше, чем в своих выступлениях внутри страны. Конечно, и в этих беседах – особенно поначалу – отдавалась дань прошлому. Но тем не менее, говоря с зарубежными партнерами, свои замыслы он раскрывал много полнее, определеннее.

Горбачёв и Ельцин.

Он считал, что люди будут благодарны ему за свободу. За свободу выезда за границу, за возвращение литературы, нашей же, которая уже вышла к тому времени за рубежом. Вместе со свободой слова вернулась и религиозная свобода. Остановлена гонка вооружений. Наконец, 6-ю статью Конституции о руководящей роли КПСС все-таки в 1990 году отменили… И как этому радовались! Но переход был смутный, до самого конца так и не досказанный самим Горбачёвым. Он и 20 лет спустя еще дает разные ответы, чего хотел: немножко очеловечить систему или целиком ее отменить. Никто не был готов к свободе, не было опыта, что с ней делать. И не было знания о том, как это бывает в мире. Может быть, поэтому время свободы было употреблено не лучшим образом. Но вряд ли можно было ожидать большего.

«У патриарха отечественной политики Михаила Сергеевича Горбачёва, – пишет В. Лошак, – нет достойного места на российском политическом олимпе. Какое же может быть у него место, если за 30 лет общественное сознание вернулось к тому, против чего, собственно, Горбачёв и его соратники боролись. Да он сегодня просто смешон со всей своей верой в людей и политической романтикой! Общечеловеческие ценности? Обновленный и моральный советский человек? Справедливый мир? Доброжелательные и равноправно настроенные западные партнеры? Из сегодняшнего дня, из страны, окруженной, по мнению ее идеологов, лишь корыстными врагами, случившееся 30 лет назад – лишь недолгий период политических сказок».