- Нет. Ради истины. По-моему, это ясно, разве нет?

- На мой взгляд - не очень. А как на твой взгляд, дорогая Габриэлла, с этим человеком все ясно?

Лицо Габриэллы выражало глубокое сомнение, и Валансу показалось, что эти двое ломают комедию, чтобы вывести его из равновесия. Оба держались с насмешливой невозмутимостью, которой он от них не ожидал.

- Это же очевидно, - сказал епископ, обращаясь к Габриэлле и как будто забыв о присутствии Валанса. - Этот человек ставит под угрозу свою карьеру не ради истины. Истина - всего лишь слово, оно ничего не стоит. Конечно же, он ставит под угрозу свою карьеру из-за женщины, ради того, чтобы полюбоваться ее гибелью, ради того, чтобы подтолкнуть ее к гибели собственными руками. Это старо как мир. «Увидеть, как последний римлянин испускает последний вздох, знать, что я один этому виной, и умереть от наслаждения» - или что-то в этом роде. Он хочет уничтожить эту женщину и уже не в силах побороть в себе желание уничтожить ее. По сути, Габриэлла, этот человек уже не контролирует себя. Он стал игрушкой собственных страстей, он как дерево, унесенное рекой в половодье. Он не в себе, хотя с виду и не скажешь. Бывают люди, у которых это не проявляется внешне. Во время нашей второй встречи в Ватикане он уже был таким, как сейчас, неестественно бледным и молчаливым. Когда глядишь на его лицо, словно видишь бурлящие грозные воды, которые вот-вот зальют берега, и в то же время - начинающийся отлив. Не правда ли, месье Валанс, это раздражает, когда два человека начинают обсуждать вас, как если бы вас тут не было?

- Мне все равно, - сказал Валанс.

- Ну разумеется. Видишь, Габриэлла, этого человека ничто не задевает. У него весьма необычный и в конечном итоге привлекательный склад характера. Но его история проста, как все великие истории. Надо ли ее рассказывать?

- Разве ваша сутана дает вам право с такой бесцеремонностью рассуждать о других, монсиньор? - спокойно спросил Валанс, наливая себе выпить.

- Нет, не сутана, а долгие часы, которые я за мою жизнь провел в исповедальне. Вы не представляете, до чего однообразно то, что там слышишь. Все говорят об одном и том же.

- Если вы так легко читаете в сердцах этих простых людей, монсиньор, то для вас, конечно, давно уже не секрет, кто убил вашего друга?

Епископ нахмурился и не сразу ответил.

- Думаю, да. Но не уверен, смогу ли я однажды произнести это вслух. Сегодня утром я пришел к вам за советом, но вы даже не соизволили принять меня, так захватила вас эта простая история, так неудержимо несла вас разлившаяся река. В конечном счете мне повезло: если бы утром я попал к вам, то мог бы разоткровенничаться, и сейчас мне пришлось бы очень пожалеть об этом. Потому что я больше не удостаиваю вас доверия, я вижу, что вы неотвратимо приближаетесь к бездне, и я жду, да, жду вашего падения. Разлив, половодье. И падение в бездну.

- Странно слышать такие слова от епископа.

- На мой взгляд, вам только это и осталось: пасть, а затем возродиться.

- Давайте лучше поговорим о падении Лауры Валюбер. Что вы думаете о ее фальшивом алиби?

Епископ равнодушно пожал плечами.

- Всем людям, - сказал он, - рано или поздно приходится лгать, чтобы провести ночь вне дома. Но совершенно необязательно при этом совершать убийство. Возможно, Лаура собиралась встретиться с другом.

- С любовником, - поправила его Габриэлла. - Возможно, мама собиралась встретиться с любовником.

- Видите, - с улыбкой произнес Вителли, - девочка со мной согласна.

- Значит, и вас она заворожила, и вас заморочила. А как насчет денег? Где она берет деньги на содержание дочери? Неужели вы не задумывались об этом?

- У грабителей, - сказала Габриэлла, с трудом сдерживая смех.

Епископа эта сцена явно забавляла. Валанс крепко сжал стакан, который держал в руке.

- Мама каждый месяц приносит мне деньги, - нараспев произнесла Габриэлла.

- Которые получает от Колорадского Жука за провоз краденого, - уточнил Валанс.

- Разумеется. Но мама сама не ворует. Она только вывозит краденое, чтобы прокормить дочь. Скоро с этим будет покончено, я нашла работу, хорошую работу. А что ей оставалось делать, ведь Анри не хотел, чтобы она работала. Считал, что для него это было бы позором. А Колорадский Жук - отличный парень. Он тут всю сантехнику починил.

Вителли по-прежнему улыбался.

- Вам смешно, монсиньор? Вы покрываете преступников, и это вас нисколько ни беспокоит?

- Месье Валанс, Лаура никогда не просила меня следить за ее нравственностью, полагая, что справится с этим сама. Она лишь доверила мне свое дитя.

- Мама не выносит, когда кто-то пытается корректировать ее представления о морали, - пояснила Габриэлла.

- Лаура Валюбер участвует в сбыте краденого, она лжет, она растит дочь на деньги, полученные от преступной группировки, - и ее друг епископ закрывает на это глаза, а ее дочь находит это забавным. Но во всей этой истории отвратителен один только я, так получается?

- Да, примерно так, - сказала Габриэлла.

- Значит, судьба матери вас не волнует?

- Нет, почему же. Ее судьба волнует меня с тех пор, как вы стали проявлять личную заинтересованность в этом деле. Вы так надавили на Тиберия, что у него сдали нервы, он выскочил отсюда как ненормальный. Тиберия легко вывести из себя, когда речь заходит о маме, он сразу теряет голову. Он - но не я. Потому что я знаю: вам никогда не одержать над ней верх. Она посмотрит на вас, засмеется или, быть может, заплачет - и пойдет дальше, а вы, бросившись на нее с размаху, расшибете голову о стену.

- Я же сказал: падение, - пояснил Вителли.

- Ваша мать убила собственного мужа… Неужели этот ужас ничего для вас не значит?

- Ужас - понятие растяжимое, - сказала Габриэлла. - Можно быть ужасным, прихлопнув муху, и можно быть великолепным, убив человека. Лоренцо, с меня довольно.

До сих пор Валансу удавалось сохранять относительное спокойствие, он говорил себе, что так или иначе получил то, за чем шел: ему подтвердили, что Габриэлла регулярно получала деньги, грязное происхождение которых ни для кого здесь не было секретом. И всех здесь это забавляло, кроме Анри Валюбера, которого это свело в могилу. Валанс поставил стакан на стол и вздохнул. Остается только дополнить отчет этими подробностями. И уехать.

- Ваша подопечная - чудовище, монсиньор.

- Вы в этом не разбираетесь, - ответил Вителли.

- С каких это пор епископы стали разбираться в женщинах?

- Очень давно. С незапамятных времен, - ответил епископ.

- А что вы собирались мне сказать утром?

- Теперь это уже не имеет значения. Идите искать вашего убийцу, а я займусь моим.

- Вы отворачиваетесь от реальности.