Он не сожалел об этой стычке с Лаурой. Ведь он целый час любовался ею, взглядом отстраненного наблюдателя смотрел на ее изящные позы, изысканность которых успел забыть, смотрел на ее профиль, который так божественно заострялся, когда она плакала, смотрел на ее словно бы незаконченные жесты, когда она не трогала, а лишь едва задевала что-то. Он уважал в Лауре инстинктивное мужество, позволявшее ей, как и прежде, быть может даже эффектнее прежнего, бросать вызов, плакать и оскорблять и под конец уйти побежденной, но великолепной. Двадцать лет спустя это чередование презрения с брезгливым равнодушием было все таким же обольстительным. Раньше это поражало его в самое сердце. А теперь у него только разболелась голова. И он, не раздеваясь, снова лег в постель.

Валанс пришел к Руджери очень поздно, почти в обеденное время. Он проснулся внезапно, вскочил с постели и, как мог, попытался привести в порядок измятый костюм. Давно уже он не появлялся на людях в таком неряшливом виде. После ухода Лауры он проспал несколько часов, но сон был тревожным и нисколько не освежил его. Под глазами набрякли тяжелые мешки.

Руджери не было на месте. Стоя в коридоре перед запертой дверью, Валанс топнул ногой с досады. Если он не найдет Руджери, то не сможет вечером уехать в Милан. Никто из коллег Руджери не мог объяснить, куда он девался. Они лишь посоветовали Валансу зайти попозже.

Валанс уже два часа шагал по римским улицам и совершенно выбился из сил. Мысль о поезде, который увезет его из этого города, превратилась в наваждение. Он зашел на главный вокзал за расписанием, взял его и положил в карман. То, что у него в кармане было расписание, физически приближало его к желанному отъезду. У него было ощущение, что только в поезде он сможет почувствовать себя нормально, только там пройдет головная боль и что, если он задержится в Риме, случится что-то скверное. Остановившись перед витриной, он погляделся в нее. Утром он не успел побриться, и сейчас ему показалось, что с этой щетиной он похож на сбежавшего из тюрьмы. И вновь возникло тягостное ощущение, какое он испытал вчера вечером, когда пришлось опереться о стену, - что сила постепенно, рывками уходит из него. Он купил бритву, зашел в ближайшее кафе и побрился там в туалете. Пальцами пригладил волосы, которые слиплись от пота, когда он спал в душной комнате. Если не остережешься, Рим покроет тебя своим липким, грязным налетом гораздо быстрее, чем можно себе представить. Он подставил под кран руки до локтей, побрызгал водой на грудь, застегнул еще влажную рубашку и почувствовал, что готов к встрече с Руджери. Только бы этот болван уже вернулся к себе в кабинет. До поезда оставалось чуть больше шести часов.

Но Руджери еще не пришел. В полицейском участке царила суета. Ночью, около трех часов утра, на виа делла Кончилиационе произошло убийство. Жертве перерезали горло, да так, что голова чуть не отвалилась. Об этом Валансу рассказал совсем юный полицейский, понуро сидевший на скамейке в коридоре. Он не выдержал этого зрелища, и коллеги увели его с места преступления.

- Все вдруг завертелось, - тихо сказал он. - Говорят, со временем это проходит, ко всему можно привыкнуть.

- Руджери был там с самого утра? - нетерпеливо спросил Валанс.

- Но я не хочу привыкать к такому. Смотреть на это черное платье, все залитое кровью, на голубей вокруг…

Молодой человек икнул, и Валанс, размахнувшись, звучно хлопнул его по спине, чтобы немного взбодрить.

- Руджери? - повторил он.

- Руджери там, возле нее, возле убитой, еще с утра, - ответил юный полицейский. - Говорит, что намерен заняться этим лично, хоть это и не его участок. У него очень усталый вид. Это продолжение дела Валюбера.

- Возле нее? - выдохнул Валанс. - Руджери - возле нее?

Его рука вцепилась в плечо юноши. Он услышал собственный голос: он говорил почти шепотом.

- Она - это кто?

- Я не знаю, как ее зовут, синьор. Красивое лицо, на вид лет сорок, а может, чуть побольше, трудно сказать. Ведь она вся в крови. По лицу рассыпались черные волосы, горло перерезано. Там еще епископ, который вроде был с ней хорошо знаком, и молодой человек, с именем, как у римского императора: ему было почти так же плохо, как мне.

Валанс закрыл глаза. Его тело только что разлетелось на массу неуправляемых осколков. Он чувствовал, как сердце колотится у него в ногах, в затылке, и этот глухой гул приводил его в ужас.

- Адрес! - крикнул он. - Адрес… скорее!

- В самом начале улицы, на левой стороне, если стоять лицом к святому Петру.

Валанс отпустил его плечо и бросился на улицу. Взять такси он не мог. Говорить с таксистом, назвать ему адрес, достать деньги, сидеть на заднем сиденье машины - все это сейчас казалось ему невыполнимым. И он отправился туда пешком, временами - бегом, если на это хватало сил. Почему, почему он не проводил ее? Чтобы добраться от его отеля до «Гарибальди», она должна была перейти мост Святого Ангела, свернуть на набережную, потом на виа делла Кончилиационе. В три часа утра, когда он опять заснул, она, должно быть, шла по этой улице, медленно, чуть ссутулившись, прижав руки к бокам и запахнувшись в свой черный плащ. Шла широко, небрежно шагая, шла задумавшись, не вполне трезвая, отрешенная. И ее убили.

Еще издалека он увидел группу полицейских: они перекрыли движение по левой стороне улицы. Он побежал к ним. В кармане пиджака лежал отчет, который он утром сложил и засунул в конверт. «Какая чушь, бедный мой Ришар, - сказала она. - Так ты, выходит, ничего не понимаешь? Ты ничего не заметил?» Но что он должен был заметить? Что?

Когда Валанс подошел, Руджери выслушивал показания свидетеля. Труп был накрыт брезентом, его окружали пятеро полицейских. Руджери смотрел, как Валанс приближается к нему.

- Вы запыхались, месье Валанс, - сказал он. - Мне доложили, что вы искали меня. Сожалею, что не позвонил вам, но вы же понимаете, тут такое… Я просто не успел. Это новое убийство меняет все. Боюсь, мы с самого начала шли по ложному пути.

Руджери обернулся к стоявшему в ожидании свидетелю. Этот человек был весь в поту.

Валанс подошел к телу, накрытому брезентом, и присел на корточки, опершись ладонями на асфальт. Ему казалось, что земля качается у него под ногами. Один из полицейских собрался его отогнать.

- Не трогайте его, - вмешался Руджери. - Он имеет право взглянуть. Предупреждаю, месье Валанс, на это смотреть нелегко, но если вам очень нужно…

Валанс сделал глубокий вдох и знаком подозвал полицейского.

- Приподнимите брезент, - сказал он тихо.

Брезгливо поморщившись, полицейский перешагнул через труп и, отодвинув брезент, открыл верхнюю половину тела.

Руджери наблюдал за Валансом. Сегодня с утра здесь было уже три обморока, и мертвенная бледность этого большого лица не предвещала ничего хорошего. Но Валанс не упал в обморок.

- Это Мария Верди, - пробормотал Валанс, с трудом выпрямляясь во весь рост. - Это Мария Верди, Святая Совесть Священных Архивов Ватиканки.