Журнальный мир – это нечто, которое невозможно понять, находясь вне его. Авторы – люди с неустойчивой психикой, потому-то они и пишут. Редактура может стать опасной профессией, и любой, лижущий конверты языком, заслуживает смерти.

Эммет бросает на меня странный раздраженный взгляд, когда я ему это говорю. Он осуществляет руководство операцией, включая титрование и прочие процедуры, которые я старалась забыть со времен колледжа. Они оккупировали комнату корреспонденции, превратив ее в лабораторию криминалистов. Именно этого и ожидаете от ФБР, когда они занимаются расследованием убийства, и единственная причина, по которой Броди и Эммет здесь, единственная причина, я уверена, – работа на имидж. Снаружи съемочная группа с телевидения нетерпеливо ожидает их героического выхода.

Спивви это тяжело переживает. Она покинула свой пост в передней приемной. По слухам, заперлась в кабинке туалета и не намерена выходить, пока Почтальон-Потрошитель не окажется за решеткой. Стажеры тоже не в лучшей форме. Они временно перебрались в библиотеку, где проверяют факты в статьях, выданных им Даной, редактором, занимающимся сбором информации. Паника из-за конвертов напугала и ее, но еще больше ее пугает факт, что стажеры в таком возбужденном состоянии пропустят все ошибки.

– Я не знаю, что делать, – говорит она мне.

– Скажи им, пусть либо работают, либо проваливают к черту.

Она округляет глаза, точно я ее оскорбила, потом проскакивает мимо – отыскать какие-то расшифровки интервью.

Меня окликает Рейк. Он наклоняется над столом Кэтрин, радуясь, точно сегодня национальный праздник, и размышляет, какие книги должны нравиться Почтальону-Потрошителю. Кэтрин сидит на своей картотеке, скрестив руки на груди. Сцена напоминает один из тех ужасных рекламных снимков, которые можно увидеть в проспектах компаний и учебных пособиях колледжей.

– Что ты думаешь о Брете Истоне Эллисе, Глория?

– Мне нравится «Американский психопат». Я считаю его… вдохновляющим.

Я чувствую руку агента Броди на своем плече.

– Кажется, мы закончили. – Он откашливается. – Можно вас на пару слов?

Посреди коридора валяется разбитый стакан, пролита какая-то жидкость. Броди помогает мне пройти через эту грязь, объясняя, что их техник шел с коробкой лабораторного оборудования и споткнулся о рукопись.

– Нашли что-нибудь интересное в письмах? – спрашиваю я, стараясь придать голосу хоть какую-то заинтересованность.

– Вам присылают слишком много статей.

– Но никаких отравленных посланий?

– Да нет, ничего такого.

– Мой коллектив встревожен. За Пи-Джеем могут последовать еще чьи-нибудь похороны. Теперь убийца не кажется таким далеким.

– Это письмо – мистификация, понимаете.

– Я не дура.

– Все дело в импульсе. Мы чувствуем, что у нас кое-что есть.

– Не могу представить, что вы не можете найти никого подходящего к вашему психологическому портрету. – Я улыбаюсь ему.

– Ваш отец вполне подходит. Для правительственной работы, – улыбается он в ответ. – Даже если его оправдают, после процесса от его карьеры мало что останется. Пропавший в госпитале векурониум-бромид нашелся.

– Серийные номера не совпадают.

– Производственные проблемы. Мы выяснили, откуда он поступил.

Я говорила папочке, что это может случиться.

– Они из больницы в УКСФ.[24]

Я говорила ему, что они в итоге подумают о самом очевидном.

– Где раньше работал ваш отец.

Я говорила ему, что незачем в это вмешиваться.

– И где все коды на замках остались прежними.

Я говорила ему, что воровать непорядочно.

– Мы обнаружили его отпечатки на коробке.

Я предупреждала его, что попадаются только мошенники.

– Так что, отвечая на ваш вопрос: мы нашли подходящего под психологический портрет. Вопрос таков, считаете ли вы, что ваш отец виновен в убийстве Пи-Джея Баллока? Считаете ли вы, что он должен закончить свою жизнь в тюрьме?

– А если я так не считаю?

– Если вы верите в его невиновность, Глория, у вас должны быть на это убедительные причины. Вы интеллигентная женщина. Вы же знаете, что о вине или невиновности судят не по внешности. Так что расскажите мне, что вам известно. Если ваш отец не убивал Пи-Джея, скажите мне, кто это сделал.

Мы выходим из офиса на улицу. Телевизионщики устремляются к нам, тыкая камерами прямо в лица. Броди улыбается, машет им рукой. Говорит мне, что я тоже должна улыбнуться и помахать.

– Вы похожи на преступника, – заявляет он мне, поглаживая по лацкану пиджака.

– Это из-за того, что я сказала? Или того, о чем умолчали вы?

Чтобы обнажить мышцы, рассеките кожу таким же образом, как при вскрытии переднего брахиального отдела. Удаление фасции будет существенно облегчено, если отделять ее снизу вверх.

«Анатомия Грея»

Рядом с домом меня ждет красный «БМВ» моего отца с пришпиленной на окно штрафной квитанцией за превышение скорости. Папочка откинул верх машины. Наконец-то солнечная погода и я могу надеть свою красную пейслийскую юбку без колготок. Сейчас одиннадцать тридцать утра. Сегодня День святого Валентина.

– Как поживает моя «Валентина»? – спрашивает он, открывая дверцу с пассажирской стороны и помогая мне сесть.

Я округляю глаза.

– Засиделась вчера допоздна, верно? – Он закрывает дверцу и возвращается на водительское место. На нем темно-синий блейзер поверх серой водолазки; мне нравится, когда он так одевается, если мы куда-нибудь идем.

– У меня для тебя маленький подарок, принцесса. – Он протягивает мне коробку трюфелей «Годива». – Я знаю, ты их любишь.

Трюфели стали для нас такой же традицией, как и сам Валентинов день. Мы с папочкой каждый год проводим его вдвоем, бродим по антикварным лавочкам, потом вместе обедаем. Когда я училась в колледже, папочке приходилось каждый год в феврале летать в Массачусетс. Он списывал это на представительские расходы.

– Я подумал, может, проведем день в Петалуме.

Я киваю и кусаю шоколадку. Мы всегда проводим день в Петалуме, а в машине я всегда ем трюфели, скармливая те, что мне не нравятся, папочке. Он делает вид, что не замечает следов моих зубов.

Подъехав к Золотым Воротам, мы попадаем в извечную субботнюю пробку. Яркое солнце отражается в заливе, прямо как на дешевой открытке. Папочка ставит диск в проигрыватель. «Нирвана». Этот диск я подарила ему пару месяцев назад, решив, что он слушает слишком много Шопена.