— А платья? Мне нужны новые платья, как я перед государыней в старых покажусь? — ох, и разорение одно на энтих платьях, а куда деваться? Ушаков вытащил несколько банковских билетов, которые все больше и больше пользовались популярностью при расчетах, потому что их было удобнее носить. Когда речь шла о совсем больших суммах все равно предпочитали звонкую монету, а вот на повседневные расходы вполне и бумажки эти годились. Билетов было на приличную сумму, за что Андрей Иванович получил еще несколько поцелуев. Вот же вертихвостка.

— А ты знаешь, что письмецо государем Петром Алексеевичем написано? — Катерина округлила глаза, глядя на него. — Я его почерк отлично знаю. Сам он писал, лично, — последние слова потонули в очередной порции визгов. Покачав головой, Ушаков вышел из дома к ожидающей его карете, и поехал прямиком в Тайную канцелярию, чтобы собрать воедино все те факты, что ему удалось собрать и после этого уже ехать к государю на доклад.

Возле самого входа стоял молодой человек с неопрятной бородой в старом латаном сюртуке. Он спрятал руки в карманы и видно было, что замерз, но не уходил, словно ждал кого-то. На него уже хмуро поглядывали гвардейцы, время от времени проходящие мимо, а уж когда подъехала карета с главой Тайной канцелярии, то к нему и вовсе подошли три вооруженных гвардейца и один из них спросил, какого ляда он тут забыл?

— Это же Ушаков? — молодой человек кивнул на Андрея Ивановича, только что вылезшего из кареты.

— А тебе какое дело? — гвардейцы начали его теснить от того места, где он стоял.

— Передайте ему, да не толкайся, — он сбросил со своего плеча руку охранника, — передай лучше, что имею отношение к той банде, что на государя в лесу засаду организовала… — договорить он не успел, потому что его повалили в снег и сноровисто обыскали. Не найдя никакого оружия, связали и затащили в здание Тайной канцелярии. Только после того, как оттащили его в камеру, сообщили Ушакову, который уже практически выходил из кабинета для того, чтобы ехать к государю.

— Тащите его сюда, — тут же бросив папку на стол, распорядился Ушаков.

Молодого человека втащили в кабинет и бросили на стул со связанными за спиной руками.

— И кто же ты, мил человек? — Ушаков сел за стол и принялся внимательно изучать его лицо.

— Василий Толстой мое имя, но больше я ничего не скажу. Я буду говорить только с государем.

— Как это так, не скажешь? — Ушаков в это время набросал записку Митьке о том, что задержится и, выйдя из-за стола, послал одного из гвардейцев в Лефортовский дворец. Сам же вернулся на свое место и снова посмотрел на Толстого. — Как это не скажешь? У нас все говорят, поверь мне.

— Можешь меня на кусочки разрезать, но я сказал свое слово. Дальше я буду говорить только с государем.

Ушаков потратил на него почти час, даже легкое физическое воздействие применил, но Толстой упорно молчал. Покачав головой, Андрей Иванович набросал еще одно письмо Дмитрию и отправил его с гвардейцем. Настроение, бывшее таким хорошим с утра, катастрофически портилось.

Княжна Черкасская вошла в комнату, за которой располагался кабинет государя Петра Алексеевича, и в растерянности остановилась. Место за большим столом, за которым сидел верный цербер государя Дмитрий Кузин было пусто. Дверь в кабинет плотно закрыта, а из-за нее раздавались приглушенные голоса, говорившие явно на повышенных тонах.

Варя посмотрела на дверь, через которую вошла, но у нее было поручение от будущей императрицы, которое она должна была выполнить, и отговорка, что государь был занят, кого-то воспитывая, может быть и была бы принята Филиппой, которая пока еще не совсем освоилась со своими полномочиями, а вот Анной Гавриловной вряд ли. Она и так уже успела отцу нажаловаться, что не видит в Варе усердия, кое обязательно должно присутствовать у хорошей фрейлины. А отец Вари — это не отец Катьки Ушаковой, который баловал дочурку без меры. Князь Черкасский хоть и позволял дочери многое, но в последнее время настолько увяз в поручениях государя, что в ответ на жалобу Ягужинской устроил жуткий разнос всем своим домашним, пригрозив Варе забрать обещание о ее собственном выборе жениха обратно и выдать ее за какого-нибудь государева фаворита, вон, хоть за Петьку Шереметьева, чтобы тот прекратил своим беспутством огорчать государя, а его, князя Черкасского, позиция, в последнее время, нет, не пошатнувшаяся, но давшая крен, только упрочнится от этого решения. И что он лично предложил включить ее, дочь свою неблагодарную, в список фрейлин, чтобы доказать, что все Черкасские готовы головы положить, служа государю и государыне, даже девки молодые. Впервые в жизни получившая такой укорот Варвара испугалась, потому что под конец отец вообще обещал лишить ее приданого, и посмотреть, а кому она бесприданница вообще нужна будет. Это сейчас кавалеров нужно палками отгонять, а вот что будет, если отец сдержит слово, Варя даже представить себе не могла. Поэтому все хорошенько обдумав, утром того дня, что пришло письмо-уведомление, быстро собралась и даже так получилось, что прибыла к месту будущей службы первой, опередив даже Анну Гавриловну, которая за ними всеми, включая юную принцессу, как коршун следила, ни одно лишнее движение не ускользало от ее взора. И все это время Варя терялась в догадках, что заставило государя взять на этот ответственный пост Ягужинскую, если учитывать, что ее отец в такой глубокой немилости пребывал, что и не знаешь уже, что лучше — Сибирь или эта позорная служба главой золотарей. Но то, как Анна Гавриловна взялась за дело, быстро доказало княжне, что не только она должна в итоге доказать государю, что на ее семью можно положиться во всех делах, какими бы сложными и ответственными они ни были.

Варя несмело сделала еще один шаг к двери и остановилась. Насколько она не робела перед своими ухажерами, а средь них и князья встречались и графов немеряно, а вот государя опасалась. Сама не знала почему. В последнее время он вышел из своеобразного затворничества и начал посещать ассамблеи, и даже сам бал устроил ради своей невесты, но как Варин взгляд останавливался на нем, так сердечко начинало дрожать как заячий хвост, и было одно желание убежать отсюда подальше. И даже сама она не понимала причины своего страха. Вроде бы и молод государь, и пригож собой, на загляденье, но как зыркнет бывало, так сразу и речь отказывает и пот на висках выступать начинает. И вот теперь государыня попросила ее зайти к государю и передать на словах ее просьбу.

Варя невольно улыбнулась, вспомнив невысокую хрупкую девушку, которую каждая из ее фрейлин превышала кто ростом, а кто статью. Казалось, что Филиппа страшно стесняется того, что такой воробышек. Понимание, что она идеально подходит государю и тому не удастся ее запугать, пришло, когда Филиппа протянула газету, где рассказано было, как она государя спасла, Ягужинской и тихо попросила Анну Гавриловну, которая французский знала, как родной, перевести непонятные моменты, потому что запуталась в эпитетах. При этом она краснела, явно стесняясь, но Ягужинская быстро выполнила ее просьбу. Саму статью фрейлины знали наизусть, ну еще бы, какая у них императрица будет боевая очень грело девичьи сердечки. Да и не сошедший еще в то время синяк с лица государыни ясно показывал, что была драка, и что Филиппа в ней поучаствовала. А вот сама Филиппа долго сидела молча, когда Анна Гавриловна закончила, а потом с улыбкой, от которой кровь в жилах стыла, так она хорошо со взглядом государя сочеталась, спросила о том, как бы ей пригласить Юдина к себе, потому что им явно есть, о чем поговорить.