Интересно, в добром ли здравии ставшая верховной жрицей Камику? Жива ли моя мать Нисэра? Я не знала, сколько времени прошло после того, как меня призвала Идзанами. Мне не терпелось увидеться с ними.

Я изо всех сил полетела по направлению к дому. По дороге мне не встретилось ни души. Остров будто вымер: не было видно ни одного дымка, ни одной старательно работающей женской фигуры. Но на юге в порту все так же толпились лодчонки. Видно, стоял сезон, когда мужчины возвращались с рыбной ловли.

Если отец и старшие братья еще живы, то и они должны быть на острове. Совсем позабыв, что я стала осой, я разволновалась, как малое дитя, и металась повсюду в поисках родного лица. Сухой воздух с запахом прилива, белый песок, ослепительно сверкающий в солнечных лучах, нагретый на солнце горячий известняк, пемфис, которым заросло все пространство от берега до деревни. Бедный, но прекрасный остров, наполненный светом и красками. Жизнь здесь прежде била ключом. Забыв о жестокой участи, которая ожидала меня на острове, я носилась над ним, потеряв голову.

И все же: где все те загоревшие дочерна люди, что молчаливо работают, чтобы прокормиться?

Неожиданно я увидела похоронную процессию. О том, что это похороны, я догадалась потому, что все было точь-в-точь как на похоронах госпожи Микура: люди, одетые в белые одеяния, медленно двигались в два ряда. Но в отличие от похорон госпожи Микура эта процессия состояла только из женщин. И был только один деревянный гроб. Был он не таким роскошным, как гроб госпожи Микура, но и не таким скромным, как у госпожи Наминоуэ. Несли гроб четверо незнакомых мне крепко сбитых юношей.

Чьи же это похороны? Таких похорон я никогда не видела. Я металась над людьми, изо всех сил подстегивая свое уставшее тело. Впрочем, ничего удивительного в том, что я не видела подобных похорон, не было: откуда мне знать, если я только и была, что на похоронах верховной жрицы госпожи Микура и госпожи Наминоуэ, покончившей с собой, чтобы присоединиться к умершей сестре?

Впереди процессии шла мико в белом одеянии. На голове венок из папоротника, по бокам из которого, как рожки, торчали желтые цветки пандана. На шее красовались жемчужные бусы в несколько рядов. Женщина пела и танцевала, постукивая раковинами. Это была женщина средних лет, прекрасно сложенная и очень походившая на госпожу Микура. Но госпожа Микура не могла быть живой. Не может быть, что время пошло вспять, я пришла в смятение.

— Сегодня

Упокоилась младшая жрица,

Пала ниц в песке морском,

В поклоне склонилась

Пред приливом морским

Сегодня

Отлетела душа младшей мико,

Молится с неба,

Делает подношения с моря,

Поклоняется дню сегодняшнему.

Та, кого я приняла за госпожу Микура, была не кто иная, как Камику. Было ей на вид лет за тридцать. Камику как две капли воды походила на госпожу Микура в том возрасте, когда видела ее ребенком. Хотя нет, Камику была намного красивее госпожи Микура и держалась с большим достоинством. Даже не знаю, как бы словами описать красоту и женственность Камику, чтобы было понятнее.

Для жительницы южного острова, где солнце палит нещадно, кожа на лице и руках у нее оставалась на удивление белой, густые черные волосы ниспадали ниже пояса, большие глаза были широко распахнуты. Всем своим видом она выражала великолепие и достоинство, казалось, будто она переполнена жизнью и счастьем. Голос ее звучал выразительно и звонко, как колокольчик. А песня ее была так прекрасна, что невозможно не заслушаться. Она пританцовывала, красиво двигая гибкими руками в такт, полы ее белого кимоно развевались, когда она вращалась. Это выглядело, будто она не молится, а кружится в танце. У госпожи Микура были величавость и достоинство, у Камику — красота и энергия. Хоть это и были похороны, все пребывали на подъеме, зачарованные голосом и движениями идущей впереди Камику.

Мне казалось, что прошло много времени. Я металась над траурной процессией. Нет ли кого из знакомых, кроме Камику? Нет ли в этой женской процессии Яёи? Молодые девушки шли в конце, но среди них не было никого, кто был бы похож на Яёи.

Интересно, если бы я была жива, выглядела бы я так же как Камику в этом возрасте? Я была рада снова повидаться с любимой сестрой и стала кружить над ней, трепеща крыльями. Продолжая петь громким высоким голосом, Камику мельком бросила на меня взгляд.

— Камику, это я, Намима!

Я стала кружиться прямо у нее перед глазами. Камику правой рукой била в раковины, а левой поигрывала жемчужными бусами, украшающими ее шею. Неожиданно она с недоумением посмотрела на меня. Не зря она была верховной жрицей. «Неужели она что-то почувствовала? Очень прошу, догадайся. Это я — Намима, это я — Намима!»

Совсем позабыв, что я прилетела из царства мертвых, я изо всех сил трепетала крыльями. Внезапно меня подбросило высоко в небо от удара о раковину в руках у Камику. На какую-то долю секунды я не могла понять, что произошло.

Удар ракушкой отбросил меня, и я упала на землю, потеряв сознание. Похоже, прошло довольно много времени, прежде чем я очнулась. Мне еще повезло, что никто из процессии не наступил на меня, что я не была съедена ни птицей, ни пауком, что муравей не утащил меня к себе в муравейник. Ведь я, полумертвая, все это время валялась на земле.

Очнулась я, когда солнце уже зашло и наступили сумерки. Я удивилась, поняв, что не могу взлететь. Мое левое крыло было сломано, живот распорот. Камику ударила меня, потому что я подлетела слишком близко. Мне стало грустно: я пострадала от рук горячо любимой сестры.

Похоронная процессия, похоже, давно прошла. Может быть, уже и в Амиидо все закончилось. Интересно, кто сейчас служит мико Страны Тьмы? И чьи это были похороны?

Как там Камику в песне пела: «младшая мико почила»? Чтобы узнать, кто такая «младшая мико», мне нужно было добраться до Амиидо — в место, куда я думала, моя нога уже никогда не ступит. Но лететь я не могла.

Раны от удара и падения были серьезными. Срок моей жизни стремительно сокращался. «Мне бы хоть денек да хоть бы полденька!» — взмолилась я, обращаясь к богине Идзанами. Но боюсь, что Идзанами лишь сделала вид, что ничего не заметила, глядя в пустоту отсутствующим взглядом. Наверняка мое решение повергло ее в изумление и разочаровало. Я ведь сама выбрала не муравья-долгожителя, а выносливую осу, способную летать на дальние расстояния, так что, если я умру, не повидавшись с Махито и Яёи, то винить тут будет некого. В ожидании смерти я забралась в мягкий нежный цветок саговника.

На следующее утро я проснулась, потревоженная бабочкой. Жаркое летнее солнце еще не взошло. Должно быть, я еще жива, но, видимо, жить мне оставалось считаные часы. Только по какой-то счастливой случайности мне удалось долететь до Амиидо. которое находилось на западной окраине острова, чтобы усопшие могли удаляться в подводную страну вместе с закатом солнца.

Заря понемногу окрашивала круглый луг, как будто кем-то специально выкошенный посреди Амиидо. Я съежилась, увидев широко распахнутый белый грот. Здесь двадцать лет назад я каждое утро открывала крышки гробов госпожи Микура и госпожи Наминоуэ и служила им, пока не отправились они в свое путешествие в вечность. Я вспомнила трепет, который испытывала тогда и, несмотря на то, что была осой, не смогла сдержать дрожь. Амиидо — временное пристанище для мертвых. Здесь остается мертвое тело после того, как его покинула душа. Здесь хранятся побелевшие кости и госпожи Микура с госпожой Наминоуэ и моих предков. В глубине пещеры были беспорядочно расставлены истлевшие деревянные гробы, через щели в которых виднелись скелеты, а кое-где можно было увидеть и выпавшие раскрошенные кости. Чем ближе к выходу, тем гробы выглядели новее. Среди скопления маленьких гробов, наверное, был и гроб младшего братика Махито, умершего сразу после рождения.