и вспомнить, что тогда было. Вот, в это как раз время опять повстречались братья. Уж и постарели они. Младший очень было обрадовался, что видит брата; но глянул на него и испугался, видя, что и лик у брата свирепый и платье монашеское, и глаза злобой сверкают.

— А! ты все еще язычник, — сказал он, — ну ты мне больше не брат, н скоро тебя сожгут, как язычника.

— Что ты! за что меня сожгут? Ведь, я живу тихо, — отвечает младший, — никому не мешаю. А как живешь ты?

— О! я стал велик. Все свое имущество я отдал Христу; выстроил золотой алтарь; усыпал крест самоцветными камнями; и приписал себя особому ордену. Я монах, иезуит, я ищу Божьих врагов и казню их. Я расчищаю путь Христу.

Задумался младший брат.

— Как же ты их казнишь?

— Я жгу, пытаю, отделяю плевелы от пшеницы.

Загрустил младший брат и говорит:

— Знаешь, мой друг, я было совсем собрался принять веру твою, а теперь не хочу. Ну, и что это у тебя за Бог, который берет золото, камни самоцветные, а людей велит казнить тебе. Да неужто ваш Бог сам не может справиться со своими врагами? Нет, такого Бога я не могу принять, Уж лучше самому быть казненному, чем других казнить.

— Будешь ты так говорить, пока не попал к дьяволу в когти, — говорит старший. — Тогда образумишься да уже тебе и прощения не будет. Тогда и рад будешь принять христианство, да поздно будет.

На этом опять рассталась братья. Вот, настало время младшему брату умирать. И думает он: — «Что же, куда пойду, туда и пойду, a совесть моя чиста».

Умер он и видит, ангелы поют вокруг него и говорят: «Истинный христианин умер, а если нет на нем крещения, то это брат ему помешал». И понесли они его на лучшую планету и говорит: — «Отдохни; жизнь твоя была угодна Богу».

Старший пожил недолго в тоже умер. И так удивился он, когда увидал, что вдруг не ангелы, а демоны его встречают. — «Как, думает он: я столько Боту служил, что же все это значить? — где же справедливость?» И долго спорил с Хранителем. Но несмотря на его спор, пришлось ему все же идти во тьму.

Узнал это младший брат и стало ему жаль брата. Взмолился он ко Христу, чтобы ему проведать его. Пошел он к нему на Рок, и видит, что тот в муках, дьяволу служит. Заплакал он горько. А старший и говорит:

— Как же это все сделалось! я совсем не пойму! Я думал, где же ты? Коли уже я попал на Рок, то думал, что тебя черт уж прямо слопал.

— Нет, — говорит, — я был язычником, да жил как христианин; а ты наоборот. Ты все Его Божественные слова извратил, как тебе хотелось, и как зло тебе внушало.

Долго спорили братья. Наконец-то младшему удалось убедить старшего. Он горячими слезами растопил его извращенное сердце, а молитвой согрел его. Тогда только сказал старший брат:

— Брат мой любезный! вот только теперь принял я веру Христову от тебя. Я плачу о том и о тех людях, а их много, очень много на Земле, что думают, что они Христовы други, а они Его первые враги, потому что извращают Его Святые слова. Кто уши имеет слышать, да слышат. Пусть всякий человек разберет, действительно ли он христианин. Даже если он и крещение принял, но все же может он быть не только язычником, но и хуже язычника. Язычник же свободно может быть Христовым учеником, если по вере Его живет. Потому никогда не судите нехристя, но приглядитесь сперва к его жизни и к его делам, и тогда только судите. А еще лучше, никого не судите, а если можете, то лучше помогайте всем.

Мне давно пора идти по делу. Заболталась с вами. Храни вас Господь и Царица небесная.

23-го июля 1899 г.

Мир вам! Вот н я, Таня. Как живете? Как Бога славите? Ну, о чем будем разговаривать сегодня?

В. — Ведь, шел у нас разговор про одного барина. Переехал он на квартиру № 13 и не стало ему везти ни в чем; одни у него неудачи, одни беды, кто тут виноват?

О. — Не знаю, как могу я знать? Много может быть причин. Навет должно. У вас их много бывает. Вот, что я тебе скажу.

Жил один священник, и хорош он был; кажись» немного и греха имел; и жил он счастливо. Жена у него была, дети, и все было хорошо. Только приехала к нему тетенька, и позавидовала; а зло уже тут. Оно сейчас пристало к ней, во сне пришло к душе ее и говорит: «Будет попу хорошо жить; знаешь, проведи только первое горе, а мы навет положим».

И что же бы вы думали? Не заперла она на ночь дверь и пропустила вора. Обокрал он батюшку н все пошло худо с того часа. Все у него спуталось: сын умер: ногу сломал; дочь ушла тайком с каким-то барином; и так все пошло худо, что, что ни день, все горе и горе.

Вот раз служит батюшка в своем приходе; молится у престола, и так ему горько стало, что он заплакал. Как что случилось, не скажу, не знаю, только слышит он кто-то ему говорит: «Уйди с этого места». И понял священник, что ему другое надо место искать. Старое место было доходное, и жаль ему его, но делать нечего, решил и поехал. Выпросил себе место похуже старого и все как рукой сняло. Так на нем зажил, что много лучше прежнего.

Да, есть разные наветы, есть страшные наветы. Вы, вот, люди, думаете, что оно пустое, а, ведь, все это истина. Видишь, для вас чувства все равны, и вы их считаете ни во что. Вот, когда вам больно, вы чувствуете и придаете значение, а чувства другого для вас как бы совсем не существуют.

А между тем, когда человек входить к тебе со злобою, с завистью или еще с чем-нибудь дурным, то и эфир, который каждую минуту проходить через него и от него пропитывается тем же качеством, т.е., злобой, завистью и т.д. Вот к слову я зла на тебя, сижу и гляжу на тебя, а в душе моей злоба, а эфир этот идет от