Да, я эту идею некоторое время назад озвучил в интернете. Поверите ли, желающих испытать неземное блаженство оказалось великое множество! И люди все — в высшей степени порядочные. Мне пришло столько денег, что я уже не знаю, куда их девать! Я купил квадратный метр земли на Рублёвке, покрыл свой новый УАЗ «Патриот» позолотой в палец толщиной. У одного чиновника перекупил мигалку и сейчас езжу строго по встречной полосе. Я выписал из Москвы Николая Баскова, и теперь он поёт моей тёще свою идиотскую «Шарманку» перед сном. Меня, конечно, тошнит, но тёща довольна.

Одним словом, денег пришло столько, что их уже класть некуда. Дома изо всех шхер пачки вываливаются. Я повыбрасывал все стулья, сижу теперь на коробках с деньгами. Поток не уменьшается! Скоро придётся остальную мебель выбрасывать.

Дорогие любители острых ощущений, давайте перенаправим финансовые потоки! До тех пор, пока я не придумаю, что ещё можно купить или не построю отдельный дом, куда можно будет деньги складывать, отправляйте ваши тысячи в Министерство обороны с пометкой «на развитие ВМФ».

Глава 15

На мостике

Время далеко за полночь. Лодка лежит в дрейфе, лениво переваливаясь с борта на борт. Вокруг корпуса то загорается синеватыми всполохами, то разваливается на куски искрящаяся фосфоресцирующая бахрома. Глухо булькает подводным выхлопом правый дизель — продолжается зарядка аккумуляторной батареи. Несколько теней курят в темноте ограждения рубки и еле слышно переговариваются. Чуть дальше в корме, в аппендиксе возле надводного гальюна кто-то шумно принимает душ, выливая на себя несчётные литры тёплой забортной и — что особенно ценно — абсолютно дармовой воды. Желтоватым пятном выделяется провал рубочного люка. Через него неровными бликами мерцающего в глубине отсека подсвечиваются влажные, с чайными потёками свежей ржавчины, внутренности рубки. Тускло поблёскивают непроницаемо чёрные в ночной темноте квадратные стёкла иллюминаторов.

Если обратить взгляд ещё ниже и заглянуть через шахту люка в самое чрево подводной лодки, то там, в душной пещере центрального поста, можно различить клюющего носом старшину команды машинистов-трюмных, известного нам Затычкина Арнольда. Тут же сидят и под монотонное пение приборов, попивая крепко заваренный чаёк, о чём-то переговариваются штурман с механиком. В восемь утра и мне заступать на вахту, но спать совершенно не хочется.

— Товарищ командир, прошу «добро» на мостик!

— А, это ты, минёр? — командир глядит на меня сверху вниз вполне благосклонно.

— Что, не спится? Ну давай, залезай.

Я карабкаюсь, держась руками за липкие от влаги и соли поручни, перебирая ногами по истёртым скобам.

И вот надо мной — только усеянное звёздами небо! Нет толщи воды над головой, нет мрачных казематных сводов. Непередаваемое ощущение! Лунный свет струится по шероховатой поверхности моря. Искрясь тысячами блёсток, стремительно бежит вдаль и растекается по горизонту зыбкая, словно серебряный расплав, световая дорожка.

Где-то там высоко, над медленно раскачивающимися в такт лодке острыми штырями антенн, колюче блистает в угольной черноте бездонная искрящаяся пропасть. Невозможно не смотреть туда, оказавшись подвешенным над ней вниз головой. Именно такое ощущение возникает у меня всякий раз, когда я оказываюсь на краю этой бездны. Вот и сейчас я стою, задрав голову, и машинально цепляюсь руками за поручни, словно боюсь упасть.

Слева по борту в свете Луны в двух-трёх милях от нас различаются угловатые силуэты и мерцают палубные огоньки противолодочных кораблей наших недавних противников.

— Чего они ждут, почему не уходят? Уж не собираются ли и завтра играть с нами в кошки-мышки? Ладно, что бы ни случилось, это будет завтра… Но до чего же хорошо сейчас!

Спокойствие и умиротворение, неповторимое ощущение безмятежности и счастья! С годами такое чувство возникает всё реже. Хочется остановить мгновение и задержаться в этом состоянии подольше. От осознания того, что это невозможно, что течение времени неумолимо, что минуты летят, приближая утро и новый беспокойный день, становится немного грустно.

Очертания ходового мостика и людей на нём едва различимы в жидком призрачном свете. Сигнальщик — худой, длинный, как жердь, матрос Журавков — сидит на верхушке шахты перископа и сам, словно поднятый перископ, крутит время от времени головой из стороны в сторону. Вахтенный офицер тоже занят своими делами — вот уже минут десять, как он прилип к окулярам бинокля и глядит на лимонно-жёлтую и совершенно необъятную в этот час Луну. До моей персоны, похоже, никому нет дела, и это меня вполне устраивает. Хочется побыть одному и немного разобраться в своих переживаниях и ощущениях. Словно понимая моё теперешнее состояние, командир тоже не спешит с разговорами.

Лишь здесь, под неспешно раскачивающимся над головой небом, я наконец-то оказался в относительном уединении. Мысли о постигшем меня отцовстве беспрестанно крутятся в голове, вопросы возникают один за другим. Переживания последних недель — что там и как — отошли на задний план и сменились вполне обоснованным любопытством:

— Какая она, та, что, благодаря Богу, стала моей дочерью?

Перед глазами возникает идиллическая картинка: я — молодой статный офицер, милая молодая жена и светленькая, в рюшечках и завитушках, похожая на Мальвину лапочка-дочка. Вот мы уже полноценная счастливая семья. Что ещё в жизни надо?

— Эх, одним бы глазком посмотреть, как они там!

Я начинаю грезить наяву, пытаясь представить, как там дома, и незаметно полностью абстрагируюсь от действительности. И вот я уже несусь туда, в чёрную даль, за тысячи миль к северо-востоку, в несколько секунд совершая обратный путь домой.

Вот в ажурном кружеве пенных гребней подо мной проносятся и остаются позади благодатные, покрытые густой тропической зеленью скалистые берега Индокитая. Словно некий сверхзвуковой Икар, я несусь вдоль изломанной линии побережья и, набирая высоту, устремляюсь туда, в неведомую даль моря, навстречу рассвету. Сквозь лазурную гладь прибрежных вод просвечивается морское дно, и в первых лучах восходящего солнца золотятся песчаные пляжи. Спокойные зеленоватые воды тёплого Южно-Китайского моря стремительно уносятся за горизонт и сменяются густыми ультрамариново-синими глубинами моря Филиппинского. Проскочив вдоль гряды экзотических островов Нансей и оставляя по сторонам берега Японии и Кореи, я лечу над оживлённым Цусимским проливом. И вот уже внизу кипят и пенятся свинцовые гребни неприветливого Японского моря. Пройдя на бреющем полёте над хищно скалящимися островками архипелага Римского-Корсакова, над щетинистыми, словно недельная небритость, лесистыми верхушками Русского острова, я вижу под собой сопки родного Владивостока.

Здесь, как обычно, туманно, промозгло и сумрачно. Чахлая приморская весна не спешит вступать в свои права. Середина мая, а на серых склонах едва забрезжили первые мазки зелени. Бесплотным духом я устремляюсь