ради блага дочерей на­шего народа, у которых есть глаза только для идишского [перевода] Пятикнижия, написанного спотыкающимся языком и содержащего непристойные стихи, которыми

никогда не должны оскверняться уста благочестивых

39

женщин и девиц .

Он посвятил себя презренному просторечию, к которому ни один виленский маскил не обра­щался чаще чем раз в жизни, занялся создани­ем чтения для женщин, до тех пор пока не смог отучить женщин от их архаичного перевода Библии на идиш, романов и хасидских волшеб­ных сказок. Написав сотни историй «в изящном стиле, полных этических наставлений, без еди­ного неприличного или позорного слова», он пытался «научить женщин идти тропою правед­ности и отвратиться от всякого зла». Чтобы га­рантировать, что эти воодушевляющие истории «не столкнутся с препятствиями на своем пути и что они направятся прямиком в руки читате­лей», он снабдил их «старомодными обложка­ми приятного нашему народу вида». Наконец, чтобы не выдать маскильской сущности автора, он «не указал [свое] имя на титульном листе». За умышленное использование в качестве по­средника анонимной развлекательной книги и голоса традиционного проповедника-лшгпда, Дик незамедлительно был вознагражден. Его маленькие книжечки «сметались сотнями тысяч экземпляров, и книготорговцы ежедневно посы­лали новые заказы».

Так что проповедование приносило и некото­рое земное воздаяние. Когда Дик потерял работу в казенном училище (это произошло в 1864 г.), то под давлением обстоятельств совершил весьма удачный шаг — подписал первое в истории еврей­ской литературы обязательство трижды в неделю снабжать престижное издательство Ромма по­пулярными книжками на идише по два или три рубля за штуку40. Так он стал первым профессио­нальным идишским писателем — правда, этот роскошный контракт (на 300 рублей в год) ни­когда не был возобновлен, а публикация многих произведений была отложена из-за тяжбы между вдовой Ромма и ее сыновьями. Семь лет прошло в мелких дрязгах, пока не была опубликована пер­вая серия книг. Не получив никаких отчислений и дополнительных гонораров за последующие из­дания, безработный учитель вынужден был жить на ростовщическую деятельность своей жены (которую она вела прямо у них дома), чтобы све­сти концы с концами. И при всем его презрении к ростовщичеству ему тоже приходилось зани­маться чем-то подобным41.

Вынужденный пойти на компромисс, Дик на­шел своего рода утешение, штампуя анонимные и псевдоанонимные развлекательные книжки на идише. Чтобы остаться маскилом и стяжать хоть немного славы, он опубликовал несколько сатирических очерков на иврите и оплатил эту публикацию из собственного кармана42. Но на протяжении последующих тридцати лет именно литература на идише — иногда сентименталь­ная, иногда сатирическая, но всегда полная эти­ческих наставлений, свободная от каких бы то ни было грубых или двусмысленных слов — давала ему творческую отдушину и обеспечивала чита­тельскую аудиторию. Впервые прозрачно наме­кающий на автора акроним Амад, то есть Айзик- Меир Дик, появились в 44-страничной брошюре, опубликованной Ромм в 1868 г., и со временем они стали торговой маркой, известной всей читаю­щей на идише черте оседлости. Ученый господин из Вильны, скрывавшийся за этими инициала­ми, со временем стал более открыто обращаться к своим читательницам и в частной жизни стал еще ближе к тому образу, который он создал в своих рассказах.

Несмотря на свое прежнее ходатайство о за­прете традиционного еврейского платья, сам Дик не сбрил бороду. Он носил лапсердак средней длины до самого смертного часа. (Считалось, что именно такой сюртук должен был исчезнуть пер­вым.) Его видели сидящим в ермолке над томом мидраша Танхума43. К этому времени он также старался держаться в тени в реформированной общине Тагорес га-Койдеш, а в его письмах нашло отражение растущее разочарование в собратьях- маскилим44. Такие факты биографии Дика, как то, что он так никогда и не отказался от собствен­ного традиционного внешнего вида, что для него не было занятия приятнее, чем изучение мидра­ша, и что он отдалился от радикальных реформа­торов, делают его собственный выбор профессии особенно убедительным. Ни мессианское созна­ние, ни кризис среднего возраста не обусловили его обращение к карьере идишского литератора. Ему нужны были средства к существованию, и он знал, что ему никогда не заработать их на иврите. И не было маскила, который подходил бы к этой работе лучше, чем он.

Роль, риторика и язык магида были именно тем, что нужно было Дику, для успеха в качестве просвещенного литератора. Магид не только проповедовал на разговорном языке, но и публи­ковал на нем свои рассказы-проповеди — воз­можно, впервые в истории45. С помощью идиша виленский еврей Нового времени мог рассказы­вать истории от своего лица, мог прибегать на­прямую к собственному опыту и мог делиться с жаждущими читателями тем, что действительно их волновало. Благодаря постоянным отсылкам к Писанию и раввинистическим комментариям Дик мог преодолеть пропасть между благочести­ем и религиозным реформаторством, священ­ным текстом и светским опытом, самим собой и своими читательницами. Всегда имея наготове хорошую шутку, Дик был способен поддержи­вать грубое равновесие между кафедрой пропо­ведника и местным кабаком. Забросив дело ре­лигиозной реформы и вообразив себя оседлым проповедником, почти ушедшим на покой про­винциальным магидом средних лет, Дик был го­тов стать великим рассказчиком современного еврейского текста.

Тематика его произведений энциклопедиче­ски широка. Он адаптировал ивритскую класси­ку, как религиозную, так и светскую, писал мора­листические трактаты в прозе и стихах, молитвы для женщин, жизнеописания праведников, по­пулярные истории, рассказы о путешествиях, сборники анекдотов, басен, притч и загадок, плутовские рассказы, семейные романы, при­ключенческие истории, реалистические сатиры, биографии самоучек и сенсационные бульварные повести46. Мастер на все руки, Дик менял такти­ку в разных средствах выражения, но постепен­но научился использовать материалы, которые он переводил и заимствовал (вплоть до прямого плагиата). Каким бы ни было средство выраже­ния, фантазия или сатира, история или роман- путешествие, он всегда сворачивал на Вильну и ее окрестности, в тот мир, «здесь и почти сейчас», который был лучше всего известен и ему самому, и его читателям. Там он черпал свою силу.

«Без откровения (хазон) свыше народ необуздан» (Прит. 29:18), — объяснял однажды Дик друго­му маскилу Реувену Брайнину47. В маскильской манере выражения хазон означало указание ис­пользовать воображение для достижения эти­ческих целей, как делали пророки в библейские времена. Пророчество, настаивали маскилим, умерло, но Библия — как источник языка, скры­той поэзии, названий флоры и фауны, священных ландшафтов, образцов героизма и самоотвер­женной любви — несомненно, нет. За пять ко­пеек или даже дешевле Дик предоставлял своим читательницам сравнимое «откровение»: Земля Израиля — это место, где происходят истинные чудеса с древнейших времен и даже до настояще­го времени; чудесные события, происходившие в библейских и арабских странах, в конечном итоге свидетельствуют о том, что арабы —