ВЛАДИСЛАВ (мечтательно): – Или между грудей…

ХЕЛЬГА: – Ладно, тогда – просто нежная фея в белом халате.

ВЛАДИСЛАВ: – А ты разделяешь точку зрения этого твоего товарища Фромма?

ХЕЛЬГА: – Я еще не вполне осознала ее, не растворила в своем сознании, чтоб пользоваться ею в повседневности безусловно и не задумываясь. Но я иду к этому, потому что давно чувствую великую правоту мысли товарища Фромма.

ВЛАДИСЛАВ: – Ты что, давно знакома с этой точкой зрения? Эту книжку я недавно у тебя увидел.

ХЕЛЬГА: – Книжка мне в руки попалась только что, но раньше я уже слышала нечто подобное от других людей, вернее, от одного человека…

ВЛАДИСЛАВ: – (С пафосом, пытаясь рывком привстать, но морщится и падает обратно на подушку): – Имя его, сестра!

ХЕЛЬГА: – Да что тебе имя? Лежи уж, Отелла недостреленный!

ВЛАДИСЛАВ: – Почему – недостреленный?

ХЕЛЬГА: – Потому что поясницу тебе про-стре-ли-ло, но поскольку ты еще делаешь попытки встать, то – не дострелило…. … Да, так, был один бродячий философ, шел некоторое время по пути, параллельному моему – научил кое-чему, разочаровал кое в чем. Не ревнуй, это давно было, да и не было ничего.

ВЛАДИСЛАВ: – Ну, а раз ничего не было, так и говорить не о чем. (Берет руку ХЕЛЬГИ в свои ладони, целует пальцы)… Как я люблю женские руки без маникюра и колец – просто руки…

ХЕЛЬГА: – Это, наверное, потому что маникюр и кольца носят, чтоб прикрыть от окружающих свою суть – руки человека ведь очень информативны, а вот руки без лишних отвлекающих вещиц – самые правдивые…

ВЛАДИСЛАВ (нежно, не выпуская ее руки): – Ну что тебе за охота все на свете объяснять? Имею я право, в конце концов, на необъяснимые сентиментальные вещи?

ХЕЛЬГА (задумчиво): – Имеешь, конечно. И ты прав: как раз необъяснимое и составляет очарование отношений между мужчиной и женщиной…

ВЛАДИСЛАВ (очень сентиментально, без тени улыбки): – или – между мужчиной и мужчиной…

ХЕЛЬГА (подхватывает таким же тоном, с пасторальным выражением лица): – …или – женщины и женщины…

Хохочут. ХЕЛЬГА протягивает руку и выключает торшер.

Тот же вечер. Комната НИКИТЫ. НИКИТА в наушниках смотрит футбол по телевизору. МУХА красит ногти под негромкую музыку и поглядывает то и дело на НИКИТУ – ей скучно, и футбол раздражает.

НИКИТА (в телевизор): – …Урод!!! Недоделок! Куда пасуешь?!!! Оо-о-о-о-о! Шевели тапочками!!!!! …Не туда… дава-а-а-а-а-ай! Жми!!! Жми!!!!!!! Жмии-и-и-и-и-и!!!!

МУХА (скорее сама себе): — И чего орать, спрашивается… Можно подумать, что от этого что-то изменится… Как будто футболисты слышат, как он их ласково бодрит … (приподнимает наушник у НИКИТЫ)… Ник! А Ник!

НИКИТА (рассеянно): – Чего, Муха?… Не мешай, а? Немного осталось… (пытается вернуть наушник на место, но МУХА удерживает наушник в таком положении, чтоб НИКИТА слышал ее).

МУХА: – Ник, а ты знаешь, что такое любовь?

НИКИТА: – О! Ну ты спросила…С чего вдруг? …Бей! Давай!!!!!! По дальней бей!!! Мазила-а-а-а! О-о-о-о!!!!

МУХА: – Да так, ни с чего. Смотрю я на папика твоего с этой его выхухолью…

НИКИТА: – Я просил – не называй Хельгу выхухолью, она нормальная тетка, между прочим. Кроме того, я уверен, что ты понятия не имеешь, как выглядит выхухоль…. А-а-а-а-а! Жми-и-ии!!! Беги, родной, лупи!!! Ура-а-а-а!!! Родной ты мой!!!! Гоо-о-о-о-о-о-о-л!!!

МУХА: – А зачем мне это знать? Просто слово смешное и обидное…

НИКИТА: – Ты что, хочешь Хельгу обидеть? С чего вдруг? Что она тебе сделала?

МУХА: – В том-то и дело, что ничего не сделала – святая какая-то, я таких не люблю: не обижается никогда и ни на что, голос не повышает, настроение всегда хорошее… Я тут недавно в ее шелковом халате из ванны вышла, так она увидела, улыбнулась так… как эта… как ее… Джоконда, и говорит: «Маша, тебе нравится мой халат?», а я ей: «Нет, халатик лажовенький, просто я свой в комнате забыла…»

НИКИТА: – Муха, ты прекращай задирать ее, а то нам придется решать квартирный вопрос: отец может не выдержать… Да и не понимаю я, чего ты добиваешься?…И вообще, давай потом поговорим про любовь, дай матч досмотреть, а?

МУХА: – Да Владик не узнает – она же святая, не жалуется…

НИКИТА: – Просто не реагирует на малолетнюю дурочку… (убирает руку МУХИ от наушника, придвигается ближе к телевизору, всем своим видом показывает, что не видит и не слышит МУХУ).

МУХА (сама с собой, глядя на дверь): — А я – не святая, и про любовь со мной надо разговаривать вовремя…

Несколько месяцев спустя

Маленькое, очень уютное кафе на пять-шесть столиков. На видном месте – табличка «Хоть это и не модно, но у нас не курят». За стойкой бара – красивая дама лет пятидесяти ловко управляется одна и с кассой, и со стаканами, и с кофе-машиной. В двух углах – венские вешалки. За окном темно, идет дождь со снегом, а внутри кафе – тихая французская музыка, запахи кофе, жужжание кофе-машины и разговоры. За одним столиком сидит парочка, на столе горит свечка, онисмотрят друг другу в глаза, сцепив руки по обеим сторонам от подсвечника… Им не нужно разговаривать – отношения на той стадии, когда слова еще не нужны.

Еще за одним столиком – женщина пьет кофе и читает. За ближайшим к зрителям столиком сидит ХЕЛЬГА. Она что-то пишет в блокноте. Тут же стоит высокий стакан с кофе-латте.

Открывается дверь с улицы, слышен шум улицы и падающей воды, входит НИКИТА с гитарой в чехле, ставит гитару, стряхивает мокрый снег и капли с воротника и вдруг видит ХЕЛЬГУ. Проходит, снимает пальто и садится за ее столик, пристроив рядом гитару. ХЕЛЬГА удивленно и радостно смотрит на НИКИТУ.

НИКИТА: – Привет, Хельга.

ХЕЛЬГА: – Здравствуй, милый ребенок. Кофе будешь?

НИКИТА: – Лучше чай. Зеленый.

ХЕЛЬГА оборачивается к хозяйке кафе, просит принести чай. …Неловкая пауза. НИКИТА смотрит в стол, а ХЕЛЬГА – на НИКИТУ. Наконец, НИКИТА поднимает глаза.

НИКИТА: – Ну, как ты?

ХЕЛЬГА (пожимает плечами. Улыбается легко и искренне) – У меня все хорошо, милый ребенок.

НИКИТА: – Не называй меня так, я уже не ребенок…

ХЕЛЬГА: – Ладно, не буду, хотя именно дети обычно бывают против того, чтоб их называли детьми… Ну, как у тебя дела?

НИКИТА: – Да, вроде, нормально… Работаю… Живу… Вот, с репетиции иду – новую песню написал…