Народ смеется. Я краснею. Похоже мы так громко разговаривали с Антониной, что Розенталь все слышал в приоткрытую дверь.

После практической стилистики, я собираюсь ехать на Моховую — печатать нетленку. Хрен там.

— Русин, к ректору! — в аудиторию заглядывает куратор курса. Пожилой мужчина, бывший военный, старшина. За три года имел с ним всего два разговора. Я отличник, поэтому ко мне нет вопросов по учебе. Активный комсомолец — нет вопросов и по общественной деятельности. Все разговоры свелись к армейским байкам. Я Степану Николаевичу, смешные истории про пограничников и собак, он мне из своего фронтового прошлого «а еще у нас был случай. Одного обозника насмерть убило упавшим мешком с горохом»… При этом мужик — мировой, реально болеет за студентов курса, помогает чем может. Но очень простой.

— Ты зачем, Петровскому, понадобился? — интересуется Степан Николаевич — Колись. Признание смягчает вину.

Ясно. Куратор не читал сегодняшнюю Комсомолку.

— В Штаты хотят меня отправить. На учебу. По обмену.

— Да ладно!

— В Гарвард. Но в ЦК мою кандидатуру не утверждают. Сына Аджубея пихают.

— Вот твари…

— А к нам вместо меня Кеннеди-младший приедет.

— Не может быть! Сын этого, застреленного?

— Ага, у парня психическая травма, он в машине с отцом был. Мозги отца прямо на него попали. Вы тут с ним поаккуратнее.

Николаич прямо рот открыл. Простой — как две копейки.

— Мне говорили, он гамбургеры любит и картошку фри.

— Что это??

— Еда американская. Котлета с овощами между булками хлеба и жареная в масле картошка.

— Ох беда… — куратор искренне расстроился — Где ж мы ему такую еду то найдем?? Картоху еще ладно, ее завались. А хамбургер? Надо на кухне спросить. Неужели котлету не смогут в хлеб запихнуть?

Нет, золотой у нас все-таки народ!

— Ладно, я побежал. А то Петровский без меня в ЦК уедет.

— Да, Леш, давай там, пожестче… Нечего эту золоту молодежь пихать куда попало. Пусть в Штаты едут такие боевые хлопцы, как ты.

Под это пророческое напутствие я направился в сектор А, на 9-й административный этаж. Здесь царил покой и порядок. Зайдя в заполненную наполовину приемную, я назвал свое имя. И тут же, вне очереди, был допущен к ректору. В кабинете находится два человека. Сам ректор и секретарь парткома МГУ Солодков Михаил Васильевич. Солодков массивен, медлителен, на пиджаке — орденские планки. Из-за переговорного стола вышел, руку пожал.

Ректор же больше похоже на шарпея. Полностью лысый, морщинистый. Одет демократично — брюки, светлый пиджак. Галстука нет. Сидит за письменным столом, сжимает папку. Петровский и Солодков рассматривают меня, а я их.

Странный тандем. Михаил Васильевич — известный экономист, партийный лидер универа. Иван Георгиевич — талантливый администратор, математик. Очень много чего сделал для МГУ в частности и для советской науки в целом. Но при этом в Партии не состоит, возглавляет в Верховном Совете СССР блок беспартийных. На что у него было, как говорили, разрешение аж самого Сталина. Вот, мол, посмотрите, беспартийные у нас могут занимать руководящие посты. Показуха.

— Так, так, так… Русин Алексей — ректор открыл папку, начал вслух ее просматривать. Похоже, что мое личное дело — 1940-го года рождения, третьекурсник факультета журналистики, служил в пограничных войска, имеет медаль. Русский, из-под Донецка. Комсомолец…

Я переминался с ноги на ногу, разглядывал кабинет. Мнда… Библиотеки Когана и Заславского отдыхают. В десятках дубовых шкафах Петровского находились тысячи томов. Отечественные книги, зарубежные, раритетные…

К ректору присоединяется Солодков. Просит присесть за переговорный стол, протерев очки, начинает форменный допрос. Сначала пробежался по биографии, потом дошел до родителей. Что-то себе записал. Дальше были дедушки и бабушки. Я не сразу понял, но потом догадался — ищет в биографии темные пятна. Репрессированных родственников, дворян… Не найдя ничего интересного, Солодков допрос прекращает. Смотрит зачетку. Удовлетворенно кивает — там одни пятерки.

— Характеристики у тебя хорошие — ректор присаживается к нам — Комсомольская организация тебя хвалит.

— Еще и вот это — Солодков кладет на стол Комсомолку со статьей про меня — Я говорил с Заславским, райкомом. Они поддержали мое решение.

— Какое решение?

— Предлагаю тебе вступить в ряды Коммунистической партии Советского Союза.

Я растерялся. Вот так сразу? Стоило выйти статье в Комсомолке? Или у них разнарядка? А тут такая оказия…

— Чего молчишь? — Петровский внимательно на меня смотрит.

— Это большая честь — осторожно ответил я — Сомневаюсь, достоин ли?

— В Партии есть специальный механизм для таких сомневающихся — улыбается Солодков — Сначала комиссия на парткоме. Погоняем тебя по Уставу, другим вопросам. Потом походишь годик кандидатом. Присмотримся к тебе. Ты парень резкий, но политически грамотный, правильно понял момент с этими диссидентами и стилягами. Нам такие нужны.

— Иван Георгиевич, Михаил Васильевич вот объясните мне — решился я — Почему этих стиляг и диссидентов не разгонят органы? Ведь в центре Москвы все творится, они же выражаясь капиталистически, себе рекламу делают, новую молодежь в свои ряды вербуют.

— Думаешь, не пытались? — вздыхает Петровский — Главарей то изолировали. Но у них сетевая структура. Слышал про такую? Американские спецслужбы придумали. Сначала в Венгрии опробовали, теперь по всему миру используют. Создаются ячейки протестующих. Они связны друг с другом и вертикально и горизонтально. Потеря одной или даже нескольких ячеек не критична — структура быстро восстанавливает свою целостность. Наши математики даже обсчитывали на вычислительных машинах сколько элементов сети надо разрушить, чтобы ее гарантированно уничтожить.

— И сколько?

У Петровского на столе зазвонил телефон. Ректор встает, берет трубку.

— Да, у меня. Говорим. Парень хороший, согласен. Рекомендации дадим. Солодков и декан. Двое наших?? Не может быть! Кто родители?

Ректор, отвернувшись, шепотом ругается. Парторг хмурится. Петровский, что-то записывает в блокнот, кидает ручку в раздражении на стол.

— Да, примем меры. По комсомольской линии и вообще. Согласен, что таким не место у нас… Хорошо, до свидания.

Петровский вешает трубку, стоит, тяжело задумавшись. Я тихонько молчу.

— Ну что там Ваня, не томи — первым не выдерживает Солодков.

— Дело видишь как завертелось — мужчина садиться в кресло, трет лицо руками — В той драке — ректор кивает на газету — Двое наших студентов участвовали. Один с мехмата, второй с биофака. Первокурсники. В больнице с переломами лежат. Неужели нельзя было бить аккуратнее??