– Именно, – поддержал он, радуясь, что соскочил с крючка займа, и с любопытством гадая, что же мне нужно.

– Она спрашивала, не открывал ли Чарли здесь счет.

– А он открывал?

– Нет.

– Так в чем же суть?

– За восемь лет, Фрэнк, я ни разу не слыхал, чтобы вдова спрашивала о тайных счетах.

– Чертовски глупо, – согласился он. На стенах Иоанн Павел аж подскочил от такого святотатства; Фастов, Эбберс и Козловский даже бровью не повели. И тогда Курц добавил – задумчиво, как бы в шутку: – Мужья вечно прячут от жен деньги на любовниц.

– Тут другое, – не согласился я. – Чарли Келемен оставил на ее имя в общей сложности шестьсот долларов. И больше ни шиша.

– И чего ж ты напрягаешься из-за шестисот долларов, Гроув? В нашем бизнесе нижняя планка проходит на уровне миллиона, помнишь?

Любой другой пропустил бы эту остроту мимо ушей. Это лишь легкий укол, всего лишь образчик поединка на языках, главном оружии нашей индустрии. Никакого ущерба. Никаких уловок. Правда?

Чушь. Топ-продюсеры не сдают захваченных высот. Я уставился на Фрэнка в упор. Мой взгляд буровил ему череп, посылал его в жопу, хоть я и ничего не сказал, дабы ни одна капля тягучей сладости южного сахарина не сорвалась с моих губ. И не стал объяснять свою потребность защитить Сэм в качестве искупления за Эвелин и Финн. Где ты был, когда это было важно?

– Сэм мне друг, – ответил я, сдержав гнев. – На остальное плевать.

Ощутив привкус горечи в моих словах, Курц отвел глаза, будто человек, впервые разглядевший в давнем коллеге нечто свирепое и безрассудное. Так мне кажется.

– Должна же быть система поиска потерянных счетов, – продолжал я. – Нельзя ли нам запустить номер социального страхования в какую-нибудь базу данных где-нибудь?

– Гроув, – осторожно повел он. – Мы оба в этом бизнесе уже не первый год.

Ой-ёй. Лекция.

– Мы оба знаем, что финансовые институты никогда не согласятся хранить персональную информацию или защищать тайну частной жизни.

– Я просто перепроверяю, Фрэнк. Я должен был спросить.

– Нет, не должен, – парировал он с таким напором, что застал меня врасплох. – Будь я на твоем месте, я бы держался подальше.

– Почему это?

– Ну, хотя бы, – растолковал он, – из-за всякой всячины, вылезающей на свет, когда люди помирают, – скелетов, любовниц, инвестиций… Все те вещи, которые они пытались припрятать, пока были живы. Пусть все устаканится.

– Что еще, Фрэнк?

– Это тебе не понравится.

– Валяй. Ничего страшного.

– Тебе не нужны отвлекающие факторы. Понимаешь, о чем я?

Ага. Ты тревожишься за свой бонус.

– Предоставь о моем времени тревожиться мне самому, Фрэнк. Прежде это никогда не создавало проблем.

– Как тебе угодно, – сказал он было, но тут же передумал. – Гроув, отступись, прошу тебя. Кто-то грохнул Келемена. Я не хочу, чтобы ты вляпался в какую-то не ту кучку.

Просто оботри собачьи какашки со своих подошв и ступай дальше.

– Ни в коем случае, Фрэнк, – двусмысленно ответил я, прежде чем поправить портрет Иоанна Павла по пути к двери. Это представлялось достойным поступком католика.

По пути к своему столу я нажал на кнопку быстрого вызова Айры Поповски. Дозвониться до него с первой попытки маловероятно. Мы нередко с ним играем в телефонные пятнашки не один день, прежде чем созвонимся, – жертвы плотных графиков и конкурирующих за время задач. Айра взимает со своих клиентов около пяти миллионов долларов ежегодных гонораров – немалая практика для адвоката по доверительной собственности и недвижимости.

– Айра Поповски! – гаркнул он в трубку, ответив с половины гудка – явно ждал кого-то другого.

– Какой дружелюбный прием! – Фамилия Поповски звучит мощно. В ней звенит агрессия и брутальный интеллект – черты для адвоката весьма желательные. – Айра, важный разговор.

Он тотчас оценил серьезность моего тона.

– Я думал, это начинается моя телеконференция. В чем дело?

– Я говорил с Сэм. Ты, случаем, не готовил для Чарли завещание?

– Пытался.

– В каком это смысле?

– Он всякий раз от меня отделывался.

– Вот дерьмо.

– Всегда находилось что-то более важное, – хладнокровно пояснил Айра.

– И что будет, если он не оставил завещания?

– В дело вступают законы штата Нью-Йорк, и активы на имя Чарли переходят к Сэм. Все относительно прямолинейно.

– Кроме одного.

– То есть?

– Все упрятано в «Келемен Груп». Сэм не знает, есть ли у них какие-либо иные инвестиции. Я думал, может, ты знаешь.

Молчание. Потом Айра ответил ровным, сдержанным тоном:

– В каком это смысле она не знает?

– Как раз в таком. Сэм известен только один чековый счет с шестьюстами долларами, и все. Всем распоряжался Чарли.

– Она звонила вчера. Об этом она ничего не сказала, – заметил он. В голосе его вдруг зазвучала досада. – Гроув, моя телеконференция как раз началась. Если Сэм нужна помощь, я в деле.

– Еще одно.

– Быстрей, – поторопил он.

– Твоя фирма занимается бизнесами. Как насчет фонда? Оферты, проспекты эмиссии и все такое, что люди получают, когда инвестируют?

– Я предлагал себя, – ответил Айра нетерпеливо.

– Чарли не нанял твою фирму?

– Сказал, что мы ему не по карману. – И Айра дал отбой.

Какое-то время я просто сидел и копил гнев. Не на Айру, внезапно прервавшего разговор. Мы оба сражаемся с крайностями цейтнота и тиранией сроков. Наш грубовато-прямолинейный обмен репликами всегда проходит в рваном ритме, который возникает сам по себе. Два выпускника Лиги плюща{47}, неспособные закончить предложения. Два типа, состязающиеся в том, кто первый повесит трубку.

А обозлил меня как раз Чарли. Такая недальновидность не в его характере. Он был привередлив, дотошен в мельчайших деталях. Так с какой же стати он так опростоволосился? Не оставил Сэм ничегошеньки, кроме груды проблем.

Да и Сэм хороша. Она умна, задора у ней больше, чем у полного шкафа будильников. За время брака обрела уверенность в себе. И все же избегала единственной темы, без которой не обходится ни один брак, – денег. С чего бы это вдруг?

А, не важно. Она нуждается в помощи.