— Ничуть! — вмешался старейшина поэтического собрания. — Он строгих черт лица, нос с горбинкой, глаза карие. Волосы чуть вьющиеся, как у Есенина, но не русые, а темно-русые. А ростом не чуть пониже вас, а гораздо ниже.

Если откинуть упомянутые последними антропометрические данные, то описание Гаенко главой этого литературного клана полностью соответствовало фото управляющего, вынутой из личного дела в казино рукой Эммы Петровны.

— Это он?

— Да, это Игорь Викторович, — почти хором подтвердили все те, кто стоял к Антону ближе, а потому имели возможность видеть карточку.

— Как вы сейчас описали Гаенко?

Этот вопрос в контекст почти заканчивающейся беседы не вписывался. И задан он был не тем, от кого подобную реплику следователь ожидал бы услышать. Антон обернулся и с удивлением посмотрел на стоящего в дверях Сидельникова. По лицу оперативника ГУВД Екатеринбурга бродила тень растерянности.

Сообразив, Антон вошел в кухню:

— Нашли что-нибудь?

— Под подоконником тайник, но он пуст, — Сидельников встал и направился к двери вслед за Копаевым. — Сборище маразматиков…

— К чему был тот вопрос, капитан? — развернулся, едва все трое вышли на улицу, Копаев.

— Где вы взяли приметы человека, которого описывали?

— Этот человек открыл нам с Молибогой дверь, когда мы были на самом первом адресе, названном администратором Постниковой.

— Описывая старцам Гаенко, вы нарисовали опера Гринева.

— Гринева?..

Копаев посмотрел на Молибогу:

— Но ты-то должен был узнать опера из ГУВД Ебурга?!

— Не должен, — заступился за криминалиста Сидельников. — Криминалисты сидят в другом здании, и если у Молибоги не было дел с Гриневым, то он мог его не узнать.

— То есть если бы вместо Молибоги в квартиру я вошел с тобой…

— То мы бы сейчас уже три часа разговаривали с телохранителем Крыльникова.

Молибога пришел в себя только в машине.

— Видать, у Крыльникова здесь дела были постоянно, если он операм квартиру прикупил в Ейске…

— Вот именно, — бросил Антон. Он был разгневан на себя за совершенную глупость и выглядел раздраженным.

Конечно, теперь эта квартира пустовала. Было бы нелепо полагать, что после неожиданного визита двоих мужчин с удостоверениями в руках, разыскивающих Гаенко, Гринев задержится, чтобы высушить волосы феном и посмотреть по телевизору последние новости. Если бы в квартиру с Кряжиным поднялся Сидельников, а Молибога остался на улице, события развивались бы по другому сценарию.

Антон и сам понимал, что возвращаться в ту квартиру бессмысленно, однако по причине того, что не любил оставлять за спиной недоделанные дела, велел ехать. И сейчас не испытывал той досады, как если бы сам был знаком с Гриневым, да не узнал. Все случилось неожиданно. Искали Гаенко, вышли на Гринева. Вышли, да не узнали. Значит, тысячу раз были правы и Эмма, и остальные, кто давал адреса возможного появления управляющего «Эсмеральдой». Они не лгали. Гаенко был напрямую связан с Гриневым и Стоцким, а значит, и с Крыльниковым.

Следовало отдать должное и самому Гриневу. Вспоминая эпизод своего появления в квартире, Копаев оценил действия этого сыщика из ГУВД Екатеринбурга как высокопрофессиональные. Недаром его приметил Крыльников. Вместо того чтобы перестрелять на пороге, Гринев пропустил их внутрь, получил скромную информацию и ни единым мускулом на лице не проявил своего волнения. Вот это Антон и называл профессионализмом. Всякий раз после таких знакомств приходится сожалеть, что эти профессионалы находятся по ту сторону закона.

Вот тебе и товарищ Гужевой, обходчик путей… Нужно было правильно понимать слова Стоцкого, когда тот говорил о ксивах, «выправленных» ему и Гриневу Крыльниковым. Полковник, готовясь к еще более крупным сражениям, готовил спутникам и подложные паспорта. Впрочем, почему подложные — самые настоящие, подлинные! Чтоб замначальника ГУВД Екатеринбурга да не сделал двоим своим людям настоящие документы? Раз плюнуть.

Стоцкий говорил, что есть еще и заграничные паспорта. То бишь — право беспрепятственного выезда за рубеж. Если верить Стоцкому, то Гриневу полковник платил большие деньги. Это Стоцкий так деликатничает, рассказывая о передовой роли напарника. Чтобы потом не было упреков в его адрес, что он сдал всю тему. А так — обмолвился ничего не значащими фразами — «ксивы выправлял», «платил больше». Что по сути сказано? Ничего. А то, что под «ксивами» подразумевались документы на случай отхода, а под «больше» — руководящая роль Гринева, так это не он, Стоцкий, сдал.

С такими полуоткровениями Антон сталкивался постоянно и сейчас корил себя за то, что из-за необычности расследуемого дела совсем забыл о правиле арестованных завуалированно сдавать подельников. Это уже потом, когда все будут рассажены в следственном изоляторе и выдержаны, как вино, в камерах, речь польется как из бочек, из которых вышибли пробки. Чаще всего случается, что в этом случае все сдают всех, не зная меры. Но сегодня был не тот день. И Копаеву следовало сделать на это поправку.

— Вот что, Игорь, — сказал Антон, отряхиваясь от дремы в салоне. — Сейчас шесть утра. Если я не ошибаюсь, то через три дня у «Олимпа» выездная серия товарищеских матчей в Турции. С тамошними клубами на халяву будут мячи катать.

— Откуда вы знаете? — спросил Сидельников.

— Базаян говорил. Ты что, спал тогда на трибуне, что ли? Вылетают на такие игры — это, кстати, тоже Фрунзик Норикович рассказывал — за три дня. Возвращаемся в Ебург. По приезду я отправлюсь в клуб, а вы поедете на квартиру Крыльникова. Сегодня там должны быть гости с явными признаками ревизии на одной половине лица и скорбью на другой. К десяти-одиннадцати подъеду я. Не забудьте купить цветов и не торопитесь их класть у тела. Тот, кто на похоронах держит в руках цветы, подозрителен менее всего.

…

* * *

Раздумывая, не прихватить ли с собой в «Олимп» «наседку» Шульгина Полянского, Антон решил этого не делать. Но и на похороны Крыльникова не отправил. Вместо этого поручил выяснить в информационном центре все данные на Гринева, а также лиц, с ним связанных по службе или в частной жизни.

Президент клуба «Олимп» Ресников Артур Олегович торопился. Ночь задалась долгая: проводив в начале шестого утра гостей, он пытался уснуть, но сон не заладился. Говоря о состоянии президента, праздник был ни при чем. Тревога за настоящее и будущее была вызвана последними событиями, развивающимися по нарастающей. Сначала вздернулся этот взбалмошный менеджер клуба. Раньше Артур Олегович такой принципиальности за ним не замечал. То ли денег больше захотелось — что наиболее вероятно, то ли открылся во всей своей красе, что прямо указывает на то, что президент что-то просмотрел и пригрел на груди аспида.

Потом словно взбесилась команда, две трети которой вдруг переметнулись на сторону покойного и едва не выразили свое мнение начавшемуся следствию по факту суицида менеджера. Уж что они там хотели поведать Крыльникову — непонятно, в святая святых — бухгалтерию клуба ни один из них вхож никогда не был. Наверное, причина тоже в деньгах. Заездились ребята по заграницам, насмотрелись на звезд! Непонятно, как, скажем, тот же плеймейкер (еле язык повернулся его так назвать!) Зинкевич хочет играть как Зинкевич, а получать как Зидан. Все, что Зинкевич выполняет мастерски, это стоит в «стенке» при штрафном. Но все туда же — денег мало, уйду в украинский «Оболонь».