наш служебно-курортный роман. Я всё понял по глазам, поэтому озвучил решение самостоятельно.

— Решено. Доставляем.

— Отлично! — князь хлопнул рукой по столу, аж чашки звякнули. — Мне осталось поговорить с Дробышевским. Это его абитур, как я выяснил, он тоже был в очереди в Общество. Правда, на должность лаборанта, поэтому объём знаний — ограниченный. Да, ещё… Вы многим успели сообщить, что вы здесь? Что вы живы?

— Двоим, — сказала Самира. — Начальнику и… мачехе.

— А вы?

— Кажется, семерым, — признался я.

— Мда, плохо. Ещё и ваша родственница пожаловала. С камердинером, мда. С полудюжиной человек мы бы ещё разобрались, но тут уже посложнее будет. Итак, сейчас включаем режим радиомолчания. С родственниками не общаться, тем более — с прессой. Ваши вещи из номера, включая телефоны, заберут в мой флигель, затем отправят контейнером. До завтрашнего утра наружу не выходим. Тёте сообщат, что вы отбыли частным рейсом из соображений безопасности. Камердинер… Он вам пригодится в поездке?

— Был бы очень кстати. Он упоминал, что плавал на яхте с друзьями, правда, по Москве-реке, может разбираться в чём-то.

— Хорошо. Подключим. Ну, друзья мои, к работе! А мы пока что займёмся разборкой клетки.

Итого — ещё почти сутки в невольном заточении, в комнате куда более скромной. Под конец я уже подумал, что стоит и отсюда сбежать, благо нежное тело Самиры позволило почувствовать себя в комфорте и в замкнутом пространстве.

Нас разбудили и вывезли рано утром. Погрузили в фургоны, провезли полкилометра до железнодорожной станции. Там уже нас ждал заспанный Сид. В поезде было всего два вагона — в одном была клетка, уменьшенная в размерах в несколько раз, а также пять купе — для нас с Самирой, для Сида, для Станислава Володимировича, а также для крепостного Голицына-Трефилова, поставленного ухаживать за пленницей и заведовать буфетом. Во втором купе — солдаты, княжеской гвардии и железнодорожных войск.

Станислав Володимирович уже познакомился со своей новой подопечной. Мне показалось, что Снегурочке он тоже понравился — вероятно, из-за густой бороды и очков. Она успокоилась и всю поездку вела себя смирно.

— Удивительный случай, удивительный, — говорил он в беседах с нами. — Полностью переворачивает представление. Я общался с одним лесовиком, очень старым, собственно, единственным, который содержался в нашем институте, но такое!

— Что именно, Станислав?

— Ну, для начала, что это снова женщина, снова сильно за двадцать лет, ну и главное — любопытен сам факт альбинизма. Конечно, коллеги говорили, что из всех, кто выходил из леса, альбиносами была чуть ли не четверть, но мы думали, что это совпадение. А раз уже третий, или какой там… четвёртый раз — то закономерность! То ли соплеменники изгоняют их, то ли в жертву так приносят. А возможно — специально, чтобы те устраивали в буше сезонные пожары. Может, у них там бог огня, или что там ещё бывает.

— А мне её жалко, — сказала Самира. — Она же разумная. Как какие-то браконьеры или работорговцы везём.

— Ну, разумная — это непременно, — продолжил учёный. — Правда, объём мозга у них — восемьсот кубических сантиметров, а у людей тысяча триста. На самой-самой границе, позволяющей быть разумной. Отсюда и бедноватый язык.

— Я смотрю, Станислав Володимирович, вам удалось наладить общение с ней? — прищурился Сид.

Мне показалось, что он невзлюбил учёного.

— Пара слов. У них сплошные гласные, например, «оуууаа-у» — хочу есть. «Ауай!» — остановись. Хотя куда больше они передают телепатически, а тут пока контакт не такой — да и клетка глушит. А что до жалости — человечество всю свою раннюю историю только и делало, что истребляло своих ближайших родственников, они ж конкуренты, стало быть. Архантропы синантропов, кроманьонцы неандертальцев… Эти пока не очень понятно, чьи и откуда, потому что геном их вообще показывает какую-то несусветную дичь — но, получается, тоже конкуренты. К тому же и сенситивные.

— То есть вы — за истребление?

— Почему же, вовсе нет, это нехорошо, плохо так делать! Был бы у нас голоцен — зажарили и съели, а так — вот, на изучение везём, будет жить в просторном помещении, надеюсь. Но, иногда, конечно, случалась у древних людей и ассимиляция. Скрещивание и гибридизация. По одной из версий, грино-аустралийский расовый подтип у аборигенов, ну, знаете, которые такие зелёненькие — это вот, от смешения древней аустралийской расы с такими прекрасными барышнями.

— Выходит, сударь, в сфере ваших научных интересов эксперименты по гибридизации? — Сид рискнул ещё смелее пошутить.

— Боже упаси! Я учёный, а не извращенец какой-то. Да и невеста у меня есть, вполне, должен сказать, человеческая, да. Мне, конечно, наш достопочтенный князь толком целей сопровождения не описал. Но, подозреваю, что её где-то там в Москве тоже ждёт мальчик-лесовик, и они хотят получить чистокровных лесовиков-детишек с российским подданством.

Станислав Володимирович рассказывал очень много — что потомок обедневшего дворянского рода, сосланного сначала в Читу, а затем в колонии, что во Владивостоке у него есть невеста, историк, всё собирающаяся переехать в Аустралию. Разговор плавно перешёл в плоскость обсуждения гендерных ролей в разных сословиях и примитивных народностях, об экспедициях, затем я немного рассказал о своей поездке в Зеленогорье.

Во время очередной кормёжки и уборки в клетке Снегурочки, которым занимался крепостной, а мы втроём наблюдали, Самира спросила у Дробышевского:

— А как вы поняли, что у вас есть навык разговора с другими существами?

— Сначала учил языки и невербальное поведение. А потом… не буду говорить, с каким именно животным, потому что, надо сказать, служебная тайна — то внезапно понял язык…

Мы ехали на север больше двенадцати часов, и прибыли в Змеинобережный Край затемно. Пару слов стоит сказать и о железной дороге — я бы хотел поделиться рассказом о невиданных красотах, которые виднелись из окна, но почти весь путь, все полторы тысячи километров за окном виднелась высокая, в метров пять высотой, каменная стена, из-за которой лишь иногда виднелись верхушки нависающих с правой стороны деревьев. Такая же стена была и с западной стороны, со стороны саванны. Иногда поезд пролезал в туннель, иногда забирался на мост, а через каждый десяток километров стену прервала небольшая башня-бастион, стоящая над тоннелем.

Чем севернее, тем жарче и влажнее становилось. Когда солнце село, джунгли обступили со всех сторон. Лишь в самом конце стена исчезла, и вдоль дороги протянулись поля с деревнями и огнями мелких поселений — здесь была уже вполне колонизированная территория, которой наше отечество владело уже больше полутора веков.

Город почти миллионного населения мы посмотреть не успели, я увидел лишь группу небоскрёбов и сверкающие отели на берегу. Грузовой терминал, перегрузка вагона-контейнера на грузовую платформу, затем — разгрузка в дебаркадере на яхту.

Яхта оказалась приличной, метров восемнадцать в длину. Клетку сгрузили на вторую палубу, под большое крытое помещение, работники железнодорожных войск. Накрыли брезентом, оставили узкий проём в крыше, чтобы было видно солнце. В процессе мы познакомились с командой.

Капитана звали Влас Александрович Климов по прозвищу «Жук», крепкий, при усах, с залысинами, он же был единственным дворянином, кроме меня. Боцманом оказался его бывший крепостной предпенсионного возраста, Дементий, а трое матросов — метисов-головорезов контрактного сословия явно также выполняли роль вооружённой охраны.

Поздно заполночь мы наконец-то присели вокруг большого стола в кают-компании.

— Ну, чего, господа новоприбывшие, — сказал капитан. — Значит, так. Цели миссии я примерно знаю. Пассажиров у нас на судне нет. Судно у нас неновое, любые руки будут нужны. Теперь вы части команды судна. Давайте на берегу договоримся, кто какую роль на себя берёт. Исходя из навыков, общечеловеческих и не только.

— Младший боцман, — хмуро сказал я. — Я полагал, что буду боцманом, но раз роль занята — выбирать не приходится.

— А потянешь, парень? — усмехнулся Жук.

— Ох, дядя. Знали бы вы, какое дерьмо мне удалось повидать.

— Это побег из японского плена-то? — усмехнулся капитан. — Ха! Дважды. Первый раз в четырнадцать лет. Ладно, допустим. Ты, говорят, ещё лекарь у нас — будешь заодно и лекарем. Дальше.

— Повар, наверное, — сказала Самира. — Умею готовить… Либо, может, Сид?

— Ох, нет, Самира Омеровна, пущай ты, — сказал Сид. — Я лучше рядовым матросом-разнорабочим. Могу электриком, сантехником…

— Далее, — кивнул капитан.

— Я, господин капитан, предпочту роль трюмовой крысы, — сказал Станислав Володимирович. — Признаться, я склонен к морской болезни. Если серьёзно — готов заниматься любой грязной работой.

— Ваша роль тут вполне ясна, — немного резко сказал капитан. — Ну и в целом мне вполне понятно. Нам