Но была и другая причина, из-за которой Кармен чувствовала себя особенно восприимчивой: она не могла выкинуть из головы этот звук, это гортанное рычание; не могла выкинуть из головы вид крови. Она ловила себя на том, что теряет нить разговоров и все время поглядывает в окно гостиной, пока не замолчит ее собеседник. Тогда она снова поворачивалась к этому человеку — тете, кузену, жене кузена: Так о чем мы говорили?

Но потом муж Розалинды, Пепе, извлек из заднего кармана фляжку и плеснул ее содержимое в стакан для воды. Кармен видела, как он это сделал. Она не сервировала стол винными бокалами и хайболами. Она сервировала стол только стаканами для воды. Как бы невзначай Кармен подошла к Пепе и демонстративно уставилась на стакан в его руке.

— Ты помолодела, Кармен, — сказал он и оперся рукой о столик из красного дерева. — Стала почти как Джанетт. — Он отхлебнул из стакана. — А я все старею и старею. Я ведь со своей Ванессой никогда особо не нянчился. Наверное, это продлевает молодость. А когда с ними не нянчишься, это же такой стресс. Но лучше не нянчиться, решительно лучше.

Как по сигналу появилась стройная, подтянутая дочь Пепе, выхватила стакан из рук отца и тоже сделала глоток.

— Я все слышала, — сказала она. — Но, papi[40], — Ванесса улыбнулась Кармен. На стекле остался темно-красный ободок от помады, — всем известно, что такой няньки, как ты, в целом мире не сыщешь. Tia[41], пойдем. — Она взяла Кармен за руку и повела за собой, как ребенка.

На кухне Ванесса вылила алкоголь в раковину, и он темно-коричневой кровью потек циркулировать по сточным трубам. Ванесса начала что-то спрашивать у нее про Джанетт, но Кармен протиснулась мимо нее. Ей нельзя было сводить с дочери глаз.

Но ее дочь была увлечена разговором со своей двоюродной бабушкой Мерседес и братом Ванессы Томасом, который пытался удержать на руках шипящую Линду, в то время как глаза кошки в страхе метались от одного лица к другому.

— Ей не нравится, когда ее держат, — сказала Томасу тетя Мерси. Линда начала отчаянно царапаться.

— Черт! — вскрикнул Томас. Он выпустил кошку, и та ринулась в коридор.

— Ой. — Джанетт отставила свою тарелку с хумусом на стул и осмотрела царапины, вздувающиеся на руках Томаса. — Я принесу тебе бинт.

— Не надо! — вмешалась Кармен, перекрикивая шум. — Я сама принесу!

* * *

В ванной Кармен закрыла глаза. Визуализировала образ жизнерадостной, приветливой хозяйки, которой хотела предстать перед своей семьей. «Марта Стюарт, — сказала она себе. — Ница Вильяполь»[42]. Кармен открыла глаза. Она выползла из ванной с флаконом медицинского спирта в одной руке и рулоном бинтов в другой.

Посреди гостиной стоял Марио с букетом гвоздик из универмага. Он был одет в черные брюки и плотный лонгслив, слишком теплый для ноябрьской погоды в Майами. Джанетт схватила Марио за руку и подтащила его к Кармен.

— Правда ведь, вечность прошла с тех пор, как вы в последний раз виделись? — спросила она как-то нервно и дергано, с неестественной радостью в голосе.

Марио не смотрел Кармен в глаза, но приобнял ее, чуть касаясь. Кармен хотелось кричать на него, в чем-то обвинять, в чем угодно, во всем сразу, но она старалась сохранять спокойствие, старалась оставаться Мартой Стюарт.

Она не оставила без внимания ни одной мелочи. Закуски на месте, туалетная бумага в ванных комнатах, температура кондиционера выставлена как надо. Она не оставила без внимания ни одной мелочи, чтобы не думать о крови, не смотреть на Джанетт, не смешивать эти мысли.

…Разговор, когда все сели за стол, давался мучительно, пятнадцать человек нетерпеливо ждали, когда смогут высказать свое мнение, и никого не интересовало, что по тому или иному поводу думают остальные. Возможно, все разговоры в мире проходили именно так, но только теперь, остро реагируя на каждый жест и каждое слово, Кармен поняла, какое же это чудо, что люди вообще способны хоть что-то узнавать друг о друге.

— Марио, чем ты занимаешься?

— А свинина тоже есть? Я считаю, что праздник — не праздник без puerco asado[43].

— Я работаю в розничной торговле.

— На Кубе свинину подают на любой праздничный стол. Что ни праздник, режут свинью.

— Вот именно! Что за праздник без свинины.

— В розничной торговле?

Джанетт почти не разговаривала. Как обычно, она потухла в присутствии Марио. Джанетт возила вилкой по тарелке, переводила взгляд с одного человека на другого, время от времени вздыхала и промокала губы уголком салфетки. Кармен вежливо улыбнулась, когда муж ее троюродной сестры Вивиан похвалил ее картофельное пюре с трюфелями. Она посмеялась, когда ее дядя, который в свои восемьдесят девять все еще оставался заядлым курильщиком, рассказал несмешной политический анекдот. Она задала вопрос-другой своей второй троюродной сестре Делии, которая недавно устроилась на работу в сфере недвижимости. Но потом Пепе снова начал своевольничать.

— Как поживает Долорес? — спросил он, поворачиваясь к Кармен. Вся семья знала, и он в том числе, что Кармен не разговаривает со своей матерью. — Ты знаешь, Джанетт, я говорил с Майделис на Кубе, — продолжил он, даже не дожидаясь ответа. — Так вот, она сказала, что Долорес все время о тебе спрашивает. Она постоянно говорит Майделис, что вы с ней должны объединиться, чтобы помирить семью.

— Обожаю Майделис, — сказала Джанетт. — Мы с ней переписываемся по электронке. Я бы очень хотела съездить на Кубу. Майделис говорит…

— Послушай меня, — перебила Кармен. — Долорес просто мутит воду…

— Твоя мать, ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать Долорес…

— Джанетт, послушай, что я тебе расскажу, — вмешалась дочь Пепе, сверля взглядом отца, а затем повернулась к Джанетт. — Я узнала, что наша прабабушка Сесилия работала на табачной фабрике, которая до сих пор производит сигары. — Джанетт было явно не по себе, и она комкала в руке салфетку. — Возможно, что и наши прапрадеды, и даже, возможно, прапрапрадеды тоже там работали. И это наше наследие, типа, можно просто купить сигару и почувствовать, что держишь в руках историю поколений, хотя толком даже не знаешь, что это за история, и…