– Да как ты смеешь?! – воскликнул вне себя один из старейшин, будучи не в силах справиться с негодованием, хотя по своему положению он не имел права вмешиваться, пока Бенейган вел разговор. – Нас создали Эраоранзан и Монейба, мужчина и женщина, и только они…

Он осекся, заметив суровый взгляд своего предводителя, который немедленно обратился к Гарсе:

– Уж не думаешь ли ты, что что-то может родиться иначе, чем от союза двух существ противоположного пола? Если это внушила тебе твоя бабка, ты должна считать ее не мудрой старой женщиной, а сумасшедшей старухой.

– Солнце – мужчина, а вода – женщина… – последовал уверенный ответ. – Каждый день солнце посылает в море свои лучи, и в результате рождается дождь, который ветры толкают к островам, позволяя деревьям и растениям нас питать. И я никогда не видела ни Эраоранзана, ни Монейбы, которые делали бы нечто подобное.

– Ты никогда их не видела, потому что боги невидимы.

– Мне кажется нелепым поклоняться невидимым богам, которые ничего для нас не делают, и не поклоняться солнцу и воде, которые дают нам все.

– Их гнев падет на твою голову.

Прекрасная туземка пожала плечами, показывая, как мало ее тронула угроза, и сказала:

– Не представляю, как они смогут это сделать. Зато мне хорошо известно, каким сильным бывает гнев солнца, когда оно решает нас наказать, или воды, когда она отказывается прийти нам на помощь, потому что мы ее обидели.

– А вот как раз сейчас мы ее и обижаем, позволяя чужеземцам использовать ее не для того, чтобы утолять жажду или дарить жизнь, а для чего-то иного, и это меня беспокоит, – нехотя признал Бенейган, резко ударив своим длинным копьем о землю. – Может быть, смерть бедного юноши служит нам предупреждением о том, что может произойти, если мы не положим конец этому безумию. И я забуду твои оскорбления и твою неслыханную дерзость, если ты убедишь испанцев впредь не искушать наших людей.

– А почему я должна это делать?

– Потому что своими бусами, тканями и зеркалами они добьются того, что мир и согласие исчезнут, как исчезает ветер, раскачивающий деревья, – с горечью ответил он. – Мужчины соревнуются между собой, желая ослепить женщин незатейливыми безделушками, и дело дошло до того, что уже не одна поддалась на мужские уговоры, лишь бы заполучить то, чего нет у соседки.

Старик с белыми длинными волосами, к которому все явно испытывали величайшее почтение, подал почти незаметный знак, подняв голову, и этого оказалось достаточно, чтобы ему дали слово.

– Зло уже совершено, и отрава обладания тем, что раньше не было нужно нашим людям, подчинила себе их волю… – сказал он. – Однако, как я себе мыслю, решение заключается не в том, чтобы запретить хождение зеркал и бус, а как раз наоборот: чем их будет больше, тем меньше ценности они будут представлять, а поскольку от этих предметов в общем-то нет никакого проку, наступит такой момент, когда на них и не взглянут. И все же, стоит их сейчас запретить, как они тут же станут предметом вожделения, потому что жизнь меня научила, что запретное желанно в большей степени, чем дозволенное.

– В этом, возможно, Тенаро прав, а я ошибаюсь… – без колебаний признал Бенейган, обращаясь к остальным. – В далекие времена, когда власть находилась в руках одного человека, люди боролись и даже убивали ради того, чтобы ее заполучить, а вот с тех пор, как мы управляем с всеобщего согласия и власть не приносит доходов, она перестала интересовать большинство людей. Тем не менее я по-прежнему считаю, что данные предметы порождают беспорядок и поэтому представляют опасность.

Старейшина Тенаро несколько раз кивнул головой, молча показывая, что разделяет его опасения, но почти тут же снова поднял руку и сказал:

– Если из уважения к преклонному возрасту мои советы будут приняты во внимание, то, по-моему, следует разрешить торговлю с чужеземцами, обменивая то, что они нам предложат, на скот или продукты питания, но не на орхил.

– Но ведь орхил свободно растет на утесах! – тут же запротестовал один из присутствующих, словно подобное предложение показалось ему глупостью. – Нам дают нечто ценное в обмен на какую-то жалкую травку, которая ничего не стоит.

– Одно дело – сколько она стоит, другое – во сколько она нам обходится, – невозмутимо заметил Тенаро. – Она уже стоила нам одной жизни и стоит воды, а это гораздо более важные вещи, чем зерно или скот. Мы можем из года в год выращивать ячмень или разводить коз, но если у нас не будет воды или молодых рук – мы пропадем… – Он сделал короткую паузу и добавил: – А еще мы должны попросить чужестранцев прекратить строить хижины и заборы из бревен, благо для этого полным-полно камней. Мне пришлось прожить почти всю свою жизнь, чтобы увидеть, как восстанавливаются леса, которые извели французы.

Все уважали старого Тенаро за рассудительность и мудрость. Кроме того, он был единственным живым родственником доблестного Тинери, легендарного рыбака, убившего бискайца Ласаро, наемника, который семьдесят лет назад во главе бандитской шайки, собранной из отъявленных головорезов с половины Европы, приехал на остров в поисках орхила.

Этот самый Ласаро, которому французские норманны без всяких на то оснований присвоили титул «губернатора Иерро», устроил здесь настоящий ад, охотясь за самыми молодыми мужчинами, чтобы продать их в рабство, и преследуя и насилуя женщин, пока однажды неукротимый Тинери не положил конец его злодеяниям, выхватив у него его же шпагу и поразив бискайца прямо в сердце.

Когда французы узнали о происшествии и прибыли для наведения порядка, они не только признали правоту островитян, но и приговорили к смерти пятерых из приспешников Ласаро. По этой причине прочие наемники вскоре сбежали, оставив туземцев в покое, и с того момента угроза для них исходила только от берберских или португальских охотников за рабами, которые время от времени высаживались на их берегах.

Впрочем, с той поры уже немало воды утекло: одна только беззубая старуха, жившая в глубокой пещере и питавшаяся почти исключительно плодами и ящерицами, помнила «демонов с длинными и острыми ножами», которых видела, будучи еще девчонкой, когда они повсюду рыскали, пытаясь поймать ее сестру.

«Они спорили, кто первый возьмет ее силой, потому что она была непокорной и невероятно красивой, – рассказывала старуха. – Но еще и очень сообразительной, и, так как она взбиралась по скалам, словно настоящая коза, и прекрасно владела пращой, она всегда оказывалась наверху первой, вынуждая преследователей отступить под градом камней…» Тут старуха, довольная, начинала смеяться, показывая два своих единственных зуба, и добавляла: «Не одному проломила череп-то. Так никому и не удалось к ней прикоснуться, пока она сама не позволила себя поймать брату Тинери; она заставила его сделать ей пятерых сыновей и дала старшему из них имя Тенаро».

Это означало, что в венах старика текла мятежная кровь как со стороны отца, так и со стороны матери, но поскольку с момента его рождения на острове не произошло ничего существенного, он полностью посвятил себя наблюдению за крайне суровым и сложным миром, который, впрочем, не превышал тридцати километров, если считать от края до края острова.