– Ты ставишь меня перед сложным выбором, сын мой… – с горечью посетовал доминиканец. – Я не вполне уверен, но что-то мне подсказывает, что нельзя крестить и обвенчать идолопоклонницу в один и тот же день, это выходит за рамки моих полномочий.

– Ну так крестите ее сегодня и обвенчайте их завтра, – глазом не моргнув, предложил саморец.

– У тебя все просто.

– Нет, отец мой, вы заблуждаетесь: я-то как раз предвижу сложности, потому что, если капитан будет своего добиваться – а я уверен, что будет, – прольется море крови. Солдаты, возможно, останутся в стороне, но я уверен, что сержанты будут за него, а мы с галисийцем – за лейтенанта. Что, по-вашему, страшнее: выволочка, которую может устроить вам епископ, или полный провал нашей миссии на острове?

– Не преувеличивай, сын мой! Не преувеличивай!

– Я не преувеличиваю, отец мой. Не преувеличиваю. Вы хорошо знаете капитана Кастаньоса?

– Достаточно, чтобы признать, что ты совершенно прав. Да хранит меня Господь! Я обвенчаю этих двоих, даже если остаток жизни мне придется провести поваром в монастыре.

* * *

– Я так и не узнал, что сказал ему Бруно Сёднигусто, но в тот же день добрый монах крестил Гарсу, а на следующее утро нас обвенчал, устроив незатейливую и живописную церемонию. В каком-то отношении нелепую, но я почувствовал себя в преддверии рая, поскольку мои желания и моя совесть пришли в согласие, что бывает не так-то часто.

– И не говори, дорогой друг! И не говори! – охотно согласился монсеньор Алехандро Касорла. – Что касается меня, не думаю, что я ощутил это хотя бы пару раз за последние годы. А все потому, как мне кажется, что не отчеканили еще такой монеты, чтобы орел политики и решка совести не глядели в разные стороны.

– Тем не менее, как я убедился, ты не прочь подкинуть монету снова и снова, не зная, какой стороной она к тебе повернется… – упрекнул его хозяин дома.

– Кто тебе сказал, что я этого не знаю? – с вызовом ответил тот. – Редко когда такое случается, чтобы орел политики, победно сияя, не придавил решку совести к полу, но ведь сейчас не время погружаться в абсурдные философствования. Ведь ты обещал мне, что во время ужина расскажешь о загадочных водорослях, а мы уже приступили ко второму блюду… – Прелат без всякого стеснения облизал пальцы и с улыбкой добавил: – И признаюсь, язык можно проглотить!

– Кролик в сальморехо, как его готовит Файна, славится на весь остров, – заметил генерал. – И ты прав в отношении орхила.

– В отношении чего?

– Орхила – под таким названием известен этот лишайник, водоросль или что там дьяволу, который его создал, было угодно.

– Создателем всегда является Господь, а не дьявол.

– Но не в этом случае, уверяю тебя, поскольку я пришел к заключению, что орхил виноват в большей части напастей, свалившихся на обитателей этих островов, начиная с незапамятных времен.

Нижняя челюсть монсеньора Алехандро Касорлы слегка опустилась вниз, рот полуоткрылся, что ясно свидетельствовало о том, что он пребывал в сильном замешательстве после того, как услышал столь нелепое утверждение.

Он несколько секунд молчал, демонстративно, чуть ли не с пренебрежением уронил вилку на стол и, наконец, воскликнул с явной досадой:

– Ради всего святого, Гонсало! Ты спятил? Как ты мог подумать, что я поверю в твой рассказ о пребывании на Иерро, если сейчас ты несешь несусветную чушь: будто какая-то травка, о которой никто слыхом не слыхивал, выступает в этой истории в роли главного злодея?

– Сожалею, что ты так это воспринимаешь, но тебе придется согласиться с тем, что любая история имеет свою подноготную… – невозмутимо ответил его собеседник. – И хотя то, что я собираюсь тебе изложить, это всего лишь мои собственные соображения, они небеспочвенны: как-никак я провел на островах больше тридцати лет, говорю – один из немногих – на языке туземцев и посвятил много времени изучению их обычаев.

– Несомненно, но все же в отношении этого самого орхила или как там он называется, думаю, ты преувеличиваешь.

– Может, ты изменишь мнение, если я скажу, что так или иначе он явился причиной смерти моей жены и ребенка, которого она ждала.

– Этого я не знал, – извинился собеседник, явно смутившись. – Мне жаль, что я тебя расстроил.

Гонсало Баэса протянул руку и похлопал ею по руке своего друга, ответив ему с некоторым подобием улыбки:

– Ты меня вовсе не расстроил, поскольку не мог подозревать о существовании какой-либо связи между одной из примитивнейших форм жизни, произведенной природой, и самым совершенным созданием той же природы… – Антекерец несколько мгновений сидел, не шелохнувшись, уставившись в самый темный угол просторной столовой, и наконец проговорил – больше для себя, чем для человека, разделявшего с ним трапезу: – Я все еще не понимаю, как это могло случиться…

Воцарилось неловкое молчание: один из сотрапезников, казалось, погрузился в море горечи, а другой не знал, как ему поступить, поэтому сидел тише воды ниже травы, пока хозяин дома, словно вернувшись из другого мира, не решил заговорить:

– Секрет орхила заключается в том, что без него нельзя обойтись при производстве одного невероятно дорогого и ценного вещества.

– Это что, афродизиак?

– Нет.

– Эликсир вечной молодости?

– Тоже нет.

– Яд, который нельзя обнаружить?

– Ничего такого драматичного… – невозмутимо ответил Гонсало Баэса. – Просто-напросто из орхила добывают краску пурпурного цвета, а пурпур – символ власти, поскольку только императоры, короли и кардиналы имеют право окрашивать свои одежды в такой необычный и дорогостоящий цвет.

– Какая глупость!

– Абсолютная глупость, – вынужден был признать отставной генерал. – Известно же, что животные имеют весьма ограниченную способность к мышлению, тогда как мы, люди, можем стать необычайно умными или необычайно глупыми. – Он пожал плечами, словно этого было достаточно для подтверждения правильности его слов, и добавил: – То, что кто-то может считаться более важным, чем остальные его сородичи, только из-за цвета одежд, неоспоримо доказывает, что человеческая глупость не имеет пределов.

– С этим я согласен, но не пойму, какое отношение это имеет к несчастьям островитян.

– Имеет, и самое непосредственное… – возразил ему старый друг. – Судя по тому, что мне удалось выяснить, почти две тысячи лет назад финикийцы обнаружили, что Канарские острова являются тем местом в мире, где больше всего орхила, поскольку он растет только на утесах, о которые неистово бьются атлантические ветры.

– Как это обнаружилось, если, насколько я понял, они пускались в плавание только по Средиземному морю?

– Не имею ни малейшего представления, но известно же, что у них были поселения в Андалусии, так что рано или поздно они должны были проникнуть в океан. Зато мне доподлинно известно, что финикийские торговцы завезли на острова сотни рабов и создали колонии, занимавшиеся добычей орхила и производством краски. Вполне возможно, что в период упадка торговли о них забыли, и те, кого мы называем гуанчами (хотя я настаиваю на том, что слово использовано неверно), ведут свое происхождение от них.