их партийной принадлежности, легко откажутся от своих взглядов лишь потому, что прошли простой тренинг на повышение самооценки? Не настолько мы просты. При этом, вероятно, лучшее доказательство теории угрозы идентичности лежало у исследователей прямо под носом: что может быть более нейтральным и менее противоречивым, чем клетки и кривые графика? Может, способ представления данных и был социальным контекстом? Экспериментаторы заключают: «Результаты позволяют предположить, что заблуждения вызваны дефицитом информации и психологической угрозой, но… эти факторы могут взаимодействовать, а как именно, мы пока не вполне понимаем».

Здесь нам открывается прекрасная возможность для дальнейшего эмпирического исследования. Найан и Рейфлер, вероятнее всего, правы в том, что формирование и коррекция убеждений определяются не только наличием верной информации, но также эмоциональным, социальным и психологическим контекстом. Более ранние опыты Кагана и Мейсон показывают, что критически важна при этом идентичность субъекта. Вообще уже то, что такая, казалось бы, чисто научная тема, как предполагаемое потепление атмосферы Земли, превратилась в предмет межпартийной борьбы, показывает, насколько политические пристрастия влияют на формирование представлений о мире. Мы все знаем, что при наличии мотивации (и дезинформации) мнения поляризуются даже в самых эмпирических вопросах. И потому некоторые истины могут поставить под угрозу нашу идентичность или принадлежность той или иной группе. Значит, очень важно не только то, каковы факты, но и то, как они предъявлены и кем. Можно ли доверять источнику? Нет ли в его стремлении доказать, что я ошибаюсь, политической подоплеки? Мы видели, что даже научные воззрения превращаются в инструмент создания идентичности. Если вы республиканец, пугает ли вас правда о глобальном потеплении? Вероятно, да. Но если мы пытаемся убедить человека изменить взгляды о каком-то физическом феномене, настолько прошитом партийной или идеологической идентичностью, то как лучше подойти к задаче?

Здесь важно не забывать о здравом смысле. Личный контакт творит чудеса, если нужно кого-то переубедить в любом вопросе. Несомненно, важна и манера представления. Стоит ли вопить и обзывать оппонента? Унижать его интеллектуальные способности? Думается, что нет. Много разумнее вести такие беседы в доброжелательном ключе. Искать доверия, оказывать уважение, слышать собеседника и сохранять хладнокровие. Вполне очевидно, что враждебность к тому, с кем мы не согласны, вызовет только отторжение. И если убеждения, как мы видели, суть амальгама информации и эмоций, то почему переубеждение должно происходить как-то иначе? А ведь эффективность подобной житейской мудрости почти не изучается экспериментально, особенно в отношении наукоотрицания.

В упоминавшейся статье «Как убедить, когда не убеждают факты» Майкл Ширмер предлагает компенсировать экспериментальный вакуум здравым смыслом. Он начинает с того же, что и Найан и Рейфлер: «Похоже, под натиском неотразимых доказательств обратного люди лишь утверждаются в своих убеждениях. Причина связана с тем, что новые данные воспринимаются как угроза мировоззрению». Основания этой гипотезы в литературе не обсуждаются и восходят, по сути дела, к классическому понятию когнитивного диссонанса, предложенному Леоном Фестингером. При достаточной мотивации и угрозе самооценке или идентичности субъект будет сопротивляться любым увещеваниям и не признает ошибки. Далее, признавая классический эффект ответного огня, Ширмер дает важный совет – его мы уже цитировали во введении к этой книге – о том, как убеждать людей: отключать эмоции, не давить, внимательно слушать и неизменно демонстрировать уважение.

Ширмер – профессиональный скептик с многолетним опытом и наукоотрицателей в естественной среде насмотрелся без счету, так что последовать его совету было бы разумно. Пусть научные эксперименты пока не подтверждают практическую полезность этих тактик, ее вполне иллюстрируют наблюдения над тем, как люди меняют взгляды в реальной жизни. Но если эффект ответного огня устранен, чего еще нам ждать? Атмосфера Земли по-прежнему нагревается. Антипрививочники кричат, что, даже если появится вакцина от COVID-19, они не станут ее вводить. Почему не попробовать хотя бы кого-нибудь переубедить?

Рассудив так, я принялся за дело и попытался применить совет Ширмера в серии личных встреч с наукоотрицателями. Если смена взглядов и впрямь требует пересборки самоидентификации, не лучше ли покинуть лабораторию и заняться этим вживую? Информацию можно предъявлять через интернет, по телефону или во время эксперимента, но доверительный контакт быстрее всего возникает в живом общении. Возможно, при удачных обстоятельствах мы можем переубедить кого-то и в условиях эксперимента, как демонстрируют работы Куклински и Редлоска. Но удастся ли такое на улице, тем более с наукоотрицателями? Чтобы это узнать, я и отправился на FEIC‐2018.

Прорыв

Летом 2019 года, через семь месяцев после моей поездки на конференцию «Плоская Земля», в журнале Nature Human Behaviour вышла поистине революционная статья Корнелии Бетш и Филиппа Шмидта, в которой впервые представлены прямые эмпирические свидетельства того, что наукоотрицателей можно переубедить.

Авторы даже предложили сценарий такого разговора. Я почти не преувеличу, сказав, что не оторвался бы от чтения, даже если бы у меня загорелась борода. Эту статью я уже упоминал в предисловии, но работу Бетш и Шмидта нужно разобрать более детально теперь, когда мы готовы применить ее выводы.

Бетш и Шмидт провели шесть онлайн-экспериментов с 1773 участниками из США и Германии: обсуждались глобальное потепление и отказ от прививок. Ученым открылась удивительная картина. Противостояние антинаучным заблуждениям не просто способствовало обращению наукоотрицателей: эффект был наибольшим в подгруппах с самой консервативной идеологией. Как Портер и Вуд, Бетш и Шмидт не наблюдали эффекта ответного огня. Они применяли четыре модели воздействия на испытуемых, подвергшихся антинаучной дезинформации: не отвечать, применять аргументацию по сути, техническую аргументацию и, наконец, оба вида аргументации. Аргументация по сути предполагала ознакомление субъекта с информацией, корректирующей ложные сведения из сообщения, которое субъект получил перед этим. Например, если испытуемому объявили, что прививки небезопасны, в противовес можно было привести статистику, говорящую об их абсолютной безвредности. Другая стратегия заключается в том, чтобы отступить и обратиться к более раннему открытию, о котором шла речь во второй главе, то есть к общему сценарию, которым пользуются почти все наукоотрицатели. Бетш и Шмидт называют эту модель технической аргументацией, и она состоит в разоблачении пяти сомнительных приемов – предвзятого отбора фактов, конспирологии, ложных экспертов, логических ошибок и нереалистичных требований к научному суждению, – чтобы нейтрализовать их действие на субъекта, потенциально склонного к наукоотрицанию. Например, в отповеди тому же самому заявлению о вреде прививок экспериментаторы указывали, что неразумно требовать от вакцин стопроцентной безопасности, поскольку этому требованию не удовлетворяет ни одно лекарство, даже аспирин.

Очевидный результат опыта Бетш и Шмидт: не корректировать антинаучную дезинформацию – худшее, что можно сделать; не получая никакого опровержения ложных верований, люди быстрее к ним склоняются. Более воодушевляющий вывод экспериментаторов состоит в том, что воздействие антинаучной дезинформации можно ограничить, пустив в ход либо аргументацию по сути, либо техническую аргументацию, причем оба пути равно эффективны. Правда, эффекта