В российских медиа нашли отражение локальные скандалы по следам #metoo. Например, главный редактор «Медузы» Иван Колпаков был обвинён в харассменте, но при поддержке гендиректора издания Галины Тимченко избежал сколько-нибудь серьёзной ответственности (из-за конфликта ушли ключевые сотрудники редакции и издатель). Другой громкий скандал был связан с участием нескольких редакторов оппозиционных медиа в групповом изнасиловании.

Статья Екатерины Тимофеевой «”МЫ КАК ОСНОВАТЕЛИ ЭТОГО ИЗДАНИЯ НЕ СПРАВИЛИСЬ”. КОЛПАКОВ И КРАСИЛЬЩИК РАССКАЗАЛИ О СОБЫТИЯХ В “МЕДУЗЕ” ПОСЛЕ СКАНДАЛА С ХАРАССМЕНТОМ»

https://bit.ly/2UBFQm2

Статья Александра Филимонова «СОТРУДНИКОВ ”МБХ МЕДИА”, ”ДОЖДЯ” И СБЕРБАНКА ОБВИНИЛИ В ХАРАССМЕНТЕ. ЧТО ПРОИСХОДИТ И КАК НА ЭТО РЕАГИРУЮТ?»

https://bit.ly/3xSJPZH

Так или иначе, постепенно журналисты качественных изданий пришли к тому, что обсуждать чувства и мотивы жертв даже в публицистике – как минимум дурной тон. Хотя бы потому, что ни одна жертва пока не обогатилась на бездоказательном обвинении в харассменте.

Не менее дурной тон – делать выводы из околомедицинских мифов и внешности героев. Даже если это рецензия и критик рассуждает о литературных героях, как, например, в нижеследующем пассаже – отрывке из рецензии на упомянутую «Мою тёмную Ванессу», повествующую об истории психологического и физического насилия преподавателя над своей ученицей.

Рецензия Михаила Визеля на книгу «МОЯ ТЁМНАЯ ВАНЕССА»

https://bit.ly/2SX9AcJ

К этому отрывку даже не хочется формулировать комментарии, хотя придётся. Откуда рецензент взял, что героиня «хорошо кушавшая», и вообще с какой целью об этом рассуждает? Уместен ли сам предмет спора? Какая разница, кем именно с юридической точки зрения можно назвать главного героя – педофилом или «просто» насильником, злоупотребившим своим властным положением? Было бы также неплохо обращать внимание на проблемы с логикой. Ведь если «65 кг – вес сформировавшейся взрослой девушки», то считать «сформировавшимися взрослыми» можно и некоторых двенадцатилетних девочек? И наконец, рецензент дословно повторяет аргумент, которым насильник оправдывает свои действия: «У тебя тело взрослой женщины».

* * *

Важно понимать, что мало задумываться о проблемах, обозначенных в этой главе. Надо также быть готовым дискутировать с читателями и аргументировать свои решения. Ведь на вас неминуемо вывалятся типичные обывательские фобии. Политкорректность убивает национальную идентичность; мы страна патриархальных традиций, где меньшинства всегда сидели по углам и не высовывались; вас спонсирует мировая закулиса и капиталисты; вы поддаётесь левым бредням, не надо, мы уже пожили при коммунизме; чего эти жертвы несколько лет молчали, а сразу в милицию не пошли; чего вы к словам цепляетесь, у меня вот есть один знакомый чукча, и он на такие анекдоты не обижается…

В заключение хочу подчеркнуть, что выбор – соглашаться с этическими изменениями или нет, считать их справедливыми или нет – всегда остаётся не за конкретным редактором, а за всей редакцией. Невозможно работать в правом издании, исповедуя левые ценности, и наоборот. Но очевидно, что прогресс идёт по описанному выше маршруту и траектория его, конечно, зигзагообразна, но устойчива и стремится к признанию многообразия мира и уважения к его проявлениям.

Базовые красные линии редакции неплохо описаны в законе «О СМИ», принятом в 1991 году. Все «продуктовые» решения принимает главный редактор – и он же несёт за них ответственность. Собственник не имеет права влиять на действия не только главного редактора, но и любого сотрудника редакции; однако он может уволить любого сотрудника. Не менее важно разделение функций в издании на коммерческие и производственные – продавцы рекламы и маркетологи не должны влиять на журналистов, равно как и журналисты не должны давать коммерсантам непрошеных советов о том, как продавать рекламу или подписку.

Из такой диспозиции есть ряд следствий:

• недопустима ситуация, когда директор по рекламе говорит редактору: «Пожалуйста, не пиши ничего критического по отношению к компании X, мы вот-вот заключим с ней годовой контракт на Y миллионов рублей»;

• недопустима ситуация, когда любые коммерческие резоны влияют на принятие редакционных решений руководителями издания;

• недопустима ситуация, когда реклама в любом виде никак не маркирована и продаётся читателю как журналистский продукт.

Но если с базовыми красными линиями всё более-менее понятно, то в повседневной редакционной практике возникает масса вопросов, не поддающихся столь однозначному регулированию. Ниже мы разберём типичные конфликтогенные ситуации.

Герой обвиняет автора

Редактор для автора – это скала и приют утомившегося странника. Если статья журналиста чего-либо стоит, на неё обязательно кто-то обидится. И, как правило, обижаются уже в процессе её создания. За десять лет редакторской карьеры я получил сотни звонков от ньюсмейкеров с жалобами, угрозами и требованиями в диапазоне от «повлияйте на своего сотрудника!» до «снимите эту статью немедленно».

Первым делом в таких случаях необходимо убедиться, что автор действительно работал по правилам. Предупреждал, что включает диктофон, – ну, конечно, если он не выступал в роли Клода Ланцмана в фильме «Шоа», тайно записывавшего байки нацистских преступников. Не перевирал факты. Не интегрировал в факты личные оценки. И если сделал из фактов вывод, то логичный и обоснованный.

Если всё это выполнено, то редактор с чистой совестью может сообщить разгневанному ньюсмейкеру, что, в соответствии с законом «О СМИ», издание не снимает статьи по чужой воле и вносит в них правку лишь в том случае, если подтверждается фактическая ошибка. Ньюсмейкер продолжает угрожать? Оповестите главного редактора, и пусть тот делает свою скорбную работу: защищает сотрудников от давления извне.