Вообще-то Славка надеялся, что будет жить вместе с тем человеком, Северином. Ну… типа как оруженосец или пусть слуга. Но тот словно бы и не узнал мальчишку (Славку никто не будил, и он проснулся уже под вечер, как показывали часы, – отдохнувшим, по правде сказать, так, как давно не получалось отдохнуть!) и только и сделал, что отвел его на тот склад. Славка попытался задать вопрос, но Северин тут же его резко оборвал:

– Прежде чем что-то спросить – спроси разрешения. – И, когда Славка, оробев, спросил, можно ли спросить, ответил: – Нет.

Славка обиделся. Он удивился сам, потому что давно не испытывал такого чувства. А теперь…

Переступая порог общежития, Славка готовился увидеть – ожил кусочек памяти – что-то вроде большой камеры из фильма про колонии для несовершеннолетних преступников, которые когда-то его так напугали (не знал он тогда, что такое настоящий страх…). Но за дверью оказалась просто большая, точнее, длинная комната. Правда, совсем без окон. Он даже думал сперва, что это какой-то коридор, пока не увидел слева и справа за квадратными колоннами (они превращали место по сторонам прохода во что-то вроде отдельных комнат) одинаковые кровати, застеленные серыми с черными полосами одеялами, на которых сидели и даже лежали десятка два мальчишек – примерно его лет. Ну – на год-два помладше и на год максимум постарше. Кровати стояли на прямоугольных ковриках с мягким, спокойным узором. Светили несколько мощных ламп. Было не очень шумно, хотя говорили многие. Пахло немножко хлоркой и еще чем-то, кажется – железом. На противоположном конце прохода висели на стене механические часы, сам проход занимал длинный узкий стол с задвинутыми под него стульями. Слева от входа на тумбочке сидел еще один мальчишка – в форме, он соскочил на пол, едва Славка вошел. В руках у мальчишки был автомат – короткий, с длинным магазином, – и этот автомат смотрел Славке в живот. Но мальчишка тут же расслабился и буркнул:

– А, про тебя говорили. Заходи, твоя кровать восьмая. – Он кивнул безотносительно «в пространство» и опять вспрыгнул на тумбочку, устроив автомат на коленях стволом в дверь. Только теперь Славка увидел, что слева и справа от двери лежат в тени две огромные немецкие овчарки – они смотрели на новенького мальчишку грустными пристальными глазами. Собаки были страшноватые и очень красивые.

Славка вошел. Окончательно, если так можно сказать. Слева и справа от двери висели плакаты, какие-то схемы и графики, он не стал их разглядывать, потому что внутри все вздрагивало. Перед первыми колоннами оказались еще двери, на одной было крупно написано «Душ», на другой – «Туалет». «Общий, – подумал Славка с легким омерзением. – Ну ладно, потерплю. Привыкну».

Он сделал еще несколько шагов, очень стараясь держаться спокойно. И думал, что выглядит как идиот – лысый, с торчащими ушами, испугом в глазах (он не пытался себя обманывать на этот счет) и охапкой барахла в руках, которая явно смещает равновесие, заставляя наклоняться вперед. Славка, казалось, просто напрашивался на «теплый» прием. «Ох… – подумал он, – что же будет-то?!»

Однако большинство мальчишек вовсе и не смотрели в его сторону. В основном они разговаривали, читали или писали, разложив книги и тетради на стоящих у кроватей неожиданно модерновых тумбочках, или чистили оружие. В головах у каждой кровати, оказывается, было место, где висело всякое-разное, в том числе – и оружие. «А мне не дали», – вдруг обиделся Славка, хотя до этого про оружие почти и не думал. В основном висели короткие автоматы без прикладов… а, нет, приклады сложены… А во взглядах нескольких смотревших-таки на Славку был холодный интерес, и не больше.

Восьмая кровать стояла справа. Они, оказывается, тянулись не подряд, нечетные стояли слева, четные – справа. Наверное, в этом был какой-то смысл, хотя Славка его не понимал совершенно. Но… на этой кровати лежал полуразобранный автомат. Вот как раз мальчишка, чистивший какую-то штуковину от этого автомата, посмотрел на подошедшего Славку вовсе не безразлично, а с интересом и насмешкой. У него были карие глаза, но светлые, настолько светлые, что казались желтыми. Мальчишка выглядел ровесником Славки, но казался более крепким, хотя и был пониже ростом. Он стоял босиком, в серой тонкой водолазке, заправленной в синие спортивные штаны.

Славка остановился, так и стоял молча. Он не знал, что ему делать. Попросить убрать оружие? Просто положить вещи, и все? Внутри противно сжималось и икало. Славка понимал, что с каждой секундой опускается в глазах обитателей общежития ниже и ниже. Но делать что-то просто боялся. И не мог себя заставить.

– Ты можешь уйти, – неожиданно спокойно сказал тоже бритый наголо мальчишка с серьезным взглядом, в котором Славке, бывшему уже в полном отчаянье, почудилась – или не почудилась? – капелька доброжелательности. Ему было лет десять, может – чуть больше, но уверенности и спокойствия в нем хватило бы на сотню Славок. Он сидел дальше через кровать, отложив какой-то учебник, вроде бы по физике – он что, старше, чем кажется? – и наблюдал за происходящим.

– Куда? – почти всхлипнул Славка, вообразивший, что ему придется убираться из поселка… куда?! В тот промороженный мертвый ужас?! Одному?! Уйти?! Нет, нет, только не это! Все, что угодно, только не это! – Мне некуда…

– Да не из поселка. – Бритый угадал его мысли, наверное, открыто проявившиеся на лице. – Наоборот – в поселок. Тебя запросто возьмут куда-нибудь в семью, и все. По-моему, тебе не стоит пытаться стать кадетом.

– Еще бы, – фыркнул желтоглазый и плюхнулся на кровать, стоящую напротив Славкиной. – Не хватало спать рядом с педулькой. Эй, его же имели… – Желтоглазый победно огляделся, как человек, сообщающий очень забавную новость… но на этот раз и ему отвечали равнодушные взгляды, а бритый спокойно сказал:

– Заткнись, Борь. Никому нет никакого дела до того, что с кем было.

Видимо, предупреждение, хоть и высказанное почти безразличным тоном и от явно младшего по возрасту, было серьезным и весомым, потому что желтоглазый не стал развивать тему. Славка, впрочем, и не понял, что именно про него сказали, он продолжал стоять, настороженно и испуганно озираясь.

Однако Боря и не отстал.

– Да какой из него кадет? – продолжал он. – Видно же, что он трус! – Славка покосился на бритого, в душе надеясь, что тот заступится… что ему стоит-то?! Но тот уже читал свою книжку – точно, учебник физики за 8-й класс… – Трус и маменькин сынок. Ну что, эй ты, как тебя, зови мамочку, может, она вылезет из могилки и при…

Дальнейшего Славка уже не слышал. Внезапно у него в ушах забурлила – точно как в ванной, когда играешь в водолаза, – невесть откуда взявшаяся вода, а в голове разорвалась упругая, звонкая бомба ярости. Нахлынувшее чувство было ужасным, ликующим… облегчением. С диким низким ревом взбешенного животного Славка, уронив свертки, бросился на мгновенно вскочившего желтоглазого.

Они сцепились. Славка получил с ходу страшный удар каменно-крепким кулаком под дых и повалился в проход, но в какой-то сияющей, ранее никогда не испытанной ярости рывком за ногу, почти не дыша – дышать не получалось, – повалил желтоглазого, и очень удачно. Тот стукнулся бы затылком о край тумбочки, но с кошачьей тренированностью выставил локоть. Однако, видимо, ушиб его так, что рука повисла, теперь он сидел, придерживая ее. Со всхлипом вздохнув, Славка, слепой от гнева, передвинулся ближе к противнику и впервые в жизни ударил кулаком, попав в скулу. Пальцы разжались от боли (почему-то Славке всегда казалось, что больно только тому, кого бьют… нет, и наоборот – тоже!), однако желтоглазый откинулся от удара назад и приложился-таки затылком о тумбочку. Крепко, даже глаза, как в дурацком мультике, «сошлись в кучку». Славка ударил его левой, но на этот раз мальчишка уклонился, и Славке показалось, что оторвалась его собственная кисть, так как он со всей дури вмазал в дверцу тумбочки. В следующий миг прилетели почти сразу два удара – сбоку по шее ребром кисти, словно топором… и кулаком по локтю правой руки. Мир вокруг повернулся с тошнотной плавной быстротой… и Славка пришел в себя лежащим на кровати. Вокруг стояли, пересмеиваясь – как ни странно, это было не обидно, – почти все обитатели общежития. Желтоглазый сидел на своей постели и, морщась, тер локоть, озабоченно шевеля пальцами. Бритый, опершись о Славкину кровать коленом, показывал ему ладонь: