— Это же потрясающе, — благодарно ответила она, когда я ей рассказала. — Можем сделать статью на большой разворот, и побольше фотографий. Позвонишь ей прямо сейчас?

Беверли оказалась дома — впрочем, как обычно, бедняжка, — и, похоже, очень заинтересовалась.

— Ты уверена, что вы с Тревором не против? — спросила я ее. — Ведь скорее всего, тебе придется рассказать о несчастном случае, поэтому я не хочу, чтобы ты говорила «да», если тебе это неприятно.

— Нет, мы с удовольствием дадим интервью, — ответила она. — И какая замечательная реклама для «Лапы помощи»!

Я дала Линде номер Бев и принялась разгребать огромную гору почты. Несколько недель перед Рождеством — самое суетливое время для психологов. Я получила столько писем, что с работы ушла только в восемь. Когда я вернулась домой, то была измучена, но все же решила устроить на кухне генеральную уборку. Я протерла все дверцы шкафчиков и столы и, разумеется, не забыла вытряхнуть поддон для крошек из тостера. Потом пошла в прихожую и начистила до блеска телефонный столик. Закончив со столиком, я заметила, что столбики на перилах выглядят отвратительно. Они были белые, и каждая пылинка бросалась в глаза. Я как раз натирала их «Мистером Мускулом», когда услышала, что дверь в комнату Тео приоткрылась. Он говорил по мобильнику.

— Хочешь взлететь к звездам? — раздался его голос. Он спустился вниз. — Тогда договорились. Буду через пятнадцать минут. Без меня не начинай! — со смехом добавил он. — О, привет. Роуз, — дружелюбно проговорил он, положив телефон в карман. — Давно не виделись. — Внезапно он прищурился. — Что это вы делаете?

Что это я делаю?

— На что это, по-твоему, похоже?

— Ну… вы чистите столбики на перилах.

— Ты попал в точку.

— О, — ответил он. Почему-то вид у него был ошарашенный. — Я как раз собирался уйти. Ну… ладно… приятного вечера, — с сомнением добавил он. — Увидимся.

— Увидимся, — ответила я.

Он ушел, осторожно заперев за собой входную дверь, и я вспомнила его слова. «Хочешь взлететь к звездам?» Ну-ну… это может означать только одно. У него кто-то есть. И что такого, великодушно подумала я, мне-то какая разница, лишь бы он занимался романтическими делишками подальше от моего дома. Под моей крышей не будет никаких садомазохистских оргий, твердо решила я, отправилась на кухню и нашла упаковку «Быстросупа». «Суп-пюре по-деревенски с луком-пореем и спаржей» — значилось на упаковке. Отвратительно, но придется смириться. Ненавижу готовить — и никогда этого не умела. Но я просто не заморачиваюсь с едой и покупаю то, что готовится быстро. К примеру, лапшу быстрого приготовления — знаю, знаю, это вредно, — пирожки и все такое прочее.

— В эфире Радио-четыре! — прокричал Руди. Я насыпала в кастрюлю зеленоватый порошок. — Порошок «Сцилли» для автоматических стиральных машин. Пять или шесть. Растет. Временная облачность. — Только не это. Я оставила включенным Радио-4 на весь день, и теперь скворец обрывочно повторял то, что выучил. — Викинги вырываются вперед. Умеренная влажность. Посол Германии. Осадки. Курс доллара падает. Хорошо. — Но, в отличие от радио, Руди не выключишь. — Добро пожаловать на программу «Радость садовода»! — душевно проговорил он.

— Только попробуй пропеть песенку из сериала «Арчеры», и ты покойник, — пообещала я. Я поискала виноград в холодильнике, чтобы утихомирить Руди. Обычно у меня в холодильнике пусто — головка сыра, пара бутылок вина, полбуханки хлеба и фрукты для Руди. Но сегодня он ломился от еды. В отделении для овощей была целая куча крошечных виноградных помидоров, три пузатых кабачка и сияющий баклажан, на верхней полке упаковка французского сливочного масла и кусок жирного сыра бри. Два кусочка куриного филе без кожицы, тигровые креветки, несколько ломтиков розовой ветчины. Тео явно оказался гурманом.

Помешивая свой глютамат натрия, я ломала голову: с кем же у него свидание? «Хочешь взлететь к звездам?» Какая она? А может быть… да. Может, это и не она вовсе, а он. Тео же сказал, что не будет приводить женщин: «Такой проблемы не возникнет. Это уж точно». И засмеялся, и скорчил рожу, как будто это предположение показалось ему нелепым и даже оскорбительным. Может, он голубой. И я задумалась, почему мне это раньше не пришло в голову. Он же жил со своим «другом» Марком, а как насчет идиотского замечания по поводу моих волос? Он явно совершенно не умеет вести себя с женщинами — даже не понял, что меня рассердило. Хорошо одевается, подтянутый, и у него подозрительно утонченный вкус на французские деликатесы. Сами посудите, гетеросексуал — особенно уроженец Йоркшира — предпочтет проснуться мертвым, чем купить миниатюрные виноградные помидорчики. Или, раз уж на то пошло, куриную грудку без кожицы. Да, скорее всего, он голубой. Как жаль, рассеянно подумала я. Хотя…

Суп закипел, и я внезапно поняла, что мне ничего не известно о Тео. До сих пор мы избегали общения друг с другом и осторожно ходили на цыпочках, словно животные, вынужденные делить клетку.

Я подумала об Эде, и тут же у меня внутри повисла жутковатая тяжесть. Внезапно я вспомнила: обувная коробка… Черт. Она все еще стоит под кроватью у Тео в комнате. С бешено бьющимся сердцем я рванула наверх, толкнула дверь и упала на корточки. Коробка была там, и ее никто не трогал. У-у-ф. Шансы, что Тео ее найдет, невелики, но рисковать я не собиралась. Я выудила коробку из-под кровати, выпрямилась, обернулась и замерла на месте. У окна на блестящем штативе стоял старинный медный телескоп. Ничего себе. Так вот что было в таинственном черном футляре. Я минутку послушала у двери, удостоверилась, что он не вернулся, потом подошла к телескопу, сняла защитную крышку и заглянула в трубу. Хотя прибор явно выглядел как антикварный, увеличение было огромным. К моему изумлению, телескоп был наведен прямо на задние дворики домов напротив. Я увидела женщину, лежащую на кровати, ее голые ноги и даже розовый лак на пальчиках ног. Повернув телескоп влево, я поймала в объектив маленького мальчика, который смотрел телевизор. В соседнем доме чья-то фигура передвигалась за запотевшим стеклом душевой кабины. Так вот почему Тео сказал, что ему нравится вид из окна — он маньяк-вуайерист! В его объявлении обязательным условием были «тихие соседи» — ага, тихие соседи, за которыми можно подглядывать!

Я так и знала, что с этим парнем что-то неладно, и оказалась права на все сто! Так вот почему он проводит так много времени в своей комнате, вот почему ходит взад-вперед по ночам. Подглядывать за людьми — это низость, сердито подумала я и решила хорошенько обыскать его комнату. Здесь был жуткий беспорядок, чудовищный беспорядок — меня так тянуло тут прибраться! На полу скомканная одежда, горы старых газет, свернутые в трубочку постеры и коробки с книгами. На столе лежал ноутбук и кучи документов. У него был отвратительный почерк, но на одном из листов я все же разобрала слова «небесное тело», и еще там был бинокль — уф! Значит, он не голубой, злобно подумала я. Вообще-то, мне было его жаль, ведь он на самом деле — Одинокий Молодой Человек. Но вторжение в личную жизнь — это преступно, с негодованием размышляла я, инспектируя другую половину комнаты. На каминной полке я обнаружила какие-то странные камешки и черно-белую фотографию красивой блондинки лет тридцати пяти в серебряной рамке. Она хохотала, прижав руку к груди, будто только что услышала уморительную шутку. Я повернулась к кровати. Она была небрежно заправлена коричневым покрывалом, но из-под него… только не это, неужели еще один… выглядывал кусочек шелка с цветочным рисунком. Я приподняла одеяло. Под подушкой лежала короткая шелковая ночная рубашка с этикеткой «Джанет Реджер». Вот такие дела! Я уже подумывала, где бы невзначай обронить буклет «Трансвестит ли я?», как тут раздался телефонный звонок. Быстро положив ночнушку на место и развернув телескоп, я схватила коробку и побежала вниз по лестнице.