– Таверна?

– Да, что-то вроде… Такой испанский ресторанчик, и хозяйка просто очаровательная. Там обедают художники, поэты, тореро… Только не смейся, я запрещаю тебе, тореро тоже поэты… Сегодня вечером здесь, в Боготе, будет коррида mano a mano, только два тореро… Мне вчера вечером сказали, что это два испанца, очень хорошие тореадоры… Я хотела бы сходить туда с тобой. Почему ты морщишься, любимый?

– Не люблю подобные зрелища. Я надеялся провести этот день с тобой, здесь.

– Cómo te quiero![36]Этой ночью мы будем одни, я тебе обещаю, но я очень хочу пойти на корриду вместе с тобой, как мне хотелось бы играть перед тобой Лорку… Я тебе уже говорила, коррида для меня – это чувственное удовольствие. А после ужина мы будем делать все, что ты хочешь.

Идти по улице рядом с ней было счастьем. Она цеплялась за его руку, изображала танцевальные па, останавливалась перед витринами, рассекала угрюмую толпу женщин монашеского вида, в черных мантильях и юбках. Окна с выпуклыми решетками напоминали Лиму и Севилью. По узким улочкам струился поток автомобилей и пешеходов. Мужчины смотрели на Лолиту. Фонтен удивился, когда в церкви она бросилась на колени на плиточный пол и долго оставалась неподвижна. Когда она поднялась, глаза ее были полны слез. Под конец мессы она еще помолилась в приделе Святой Марии, в золоте и пышных украшениях, а затем потерла о церковную раку ключи, которые вынула из сумки.

– Надо благословить ключи, – серьезно произнесла она, – чтобы они открыли дверь, ведущую к счастью и спасению души… Ты не знал?

Донья Марина была испанкой, приехавшей сюда по не совсем понятным причинам, выглядела она внушительно и величественно. Писателя и известную актрису она приняла за влюбленную парочку, что успокоило Фонтена. «Значит, я не выгляжу как ее отец», – подумал он. Лолита и хозяйка щебетали по-испански так быстро, что он не понимал ни слова. После одной фразы Лолиты хозяйка посмотрела на него с одобрительным видом и произнесла какие-то слова.

– Она говорит, что тебе повезло, но и я сделала хороший выбор.

* * *

Плаза де Торос походила на испанские арены. Длинные вереницы мужчин и женщин осаждали окошки касс. Лолита подвела Фонтена к человеку, который, стоя чуть в отдалении, очень дорого продавал забронированные места.

– Я люблю сидеть поближе, – сказала она, – чтобы каждый жест был виден. В этих движениях бедер, развороте ступней – такая красота.

Она купила два места на теневой стороне. Напротив, на солнечной стороне, копошился простой народ в одежде ярких цветов. Оркестр громко играл танцевальные мелодии. Над ареной возвышались горы, скалистые конусы чередовались с зелеными склонами, перечеркнутыми облаками – от розовых до фиолетовых. На одной из вершин вырисовывались белые очертания церкви, такой странной и неожиданной здесь, светлой и воздушной.

– Монсеррате, – пояснила Долорес.

Когда на арене в сопровождении альгвасилов появился пасео и с традиционными приветствиями подошел к распорядителю, чтобы попросить у него ключи от загона, она, дрожа от радости и возбуждения, положила свою ладонь на ладонь Гийома.

– Как я счастлива.

Фонтен с облегчением увидел, что пикадоров на арене нет. Значит, он будет избавлен от бойни с развороченными тушами быков. Умерщвление быка делалось процедурой более сложной, но тореадоры были ловкими и умелыми, а быки не очень. На солнечной стороне группа афисьонадос, любителей корриды, что-то дружно скандировала. После первого быка, когда матадор под рукоплескания толпы делал круг почета, приветствуя зрителей, мужчины стали бросать на арену шляпы. Лолита кричала, опьяненная радостью.

– Если бы у тебя было жемчужное колье, – спросил Фонтен, – ты бы ему бросила?

– Да, – ответила она, – люблю храбрость.

– И ты не испытываешь отвращения, когда из ноздрей несчастного животного начинает хлестать кровь?

– Отвращение? Я обожаю это! Посмотри на Родригеса… Какой красивый мальчик, мужественный профиль.

Второй бык защищался лучше, и она закричала: «Bravo, toro!» Она завязала оживленный разговор с людьми, сидящими рядом с ними на ступеньке амфитеатра; они, признав в ней особу компетентную, говорили страстно и увлеченно. Внезапно, когда Родригес убил своего второго быка (а всего с начала корриды это был третий), она схватилась за грудь и, задыхаясь, сказала:

– Гийом, уведи меня отсюда… Мне нехорошо.

Он очень испугался, вскочил с места и подал ей руку. Солдат помог им пройти сквозь толпу. Оказавшись на залитой солнцем пустынной площади, она на мгновение оперлась о стену. Облака, расцвеченные солнечными лучами, казались сполохами над Андами.

– Не бойся, ничего страшного, – сказала она. – Со мной такое уже было, причем в этом же самом городе. Наверное, из-за большой высоты, или пыль с арены, может, запах быков…

– Но в чем дело, Лолита? Это сердце?

– Нет, не сердце. Что-то вроде астмы на нервной почве… У меня лекарство в гостинице. Вызови такси, querido, поедем скорее в «Гранаду».

Когда они приехали в отель, она задыхалась.

– Иди к себе в номер и жди меня, – сказала она. – Я приму лекарство и приду к тебе…

Через десять минут Лолита постучала в дверь гостиной. Она переоделась в брюки и голубой свитер. Гийому она показалась еще красивее, чем обычно, но ходить ей было трудно.

– Садись на диван, – сказала она. – Обними меня и расскажи что-нибудь или почитай стихи… Лекарство довольно сильное, меня от него трясет и трудно говорить… Но мне нравится сидеть рядом с тобой и слушать.

Лолита расслабилась у него в объятиях, словно больной ребенок, закрыла глаза. Он, по ее просьбе, стал читать стихи. Он знал наизусть Мейнара, Ронсара, Корнеля, Расина, Бодлера, Верлена. Когда он прочел: «Не знаю, чем меня околдовали вы…»,[37]она открыла глаза и улыбнулась ему:

– Ты так добр ко мне… Знаешь, я к этому не привыкла… Когда мне плохо, я почти всегда остаюсь одна, это так страшно.

К вечеру приступ, похоже, прошел.

– Гийом, ты никогда не писал стихов? – спросила она.

– Нет. То есть писал, лет в двадцать, как все, но это не мой способ выражения.

– Я хочу, чтобы ты написал для меня стихи.

– Они будут, увы, недостойны тебя… Ты пойдешь ужинать?

К немалому удивлению Фонтена, она сказала, что сейчас оденется и они вместе отправятся в «Темель», один изысканный ресторан в Боготе. Как только она ушла, появился Петреску. Он пришел сообщить планы на завтрашний день:

– Мэтр, ваша лекция, она в шесть часов… Мануэль Лопес вас приглашать обедать на водопад Текендама. Вы должен соглашаться, мэтр. Это великолепный, а эти славный люди очень хотеть показать вам страну. Они обидеться, если вы не согласиться. Я знать, почему вы хотите быть один, то есть вы не один… Не спорьте, мэтр, Петреску не дурак, он не слепой… Я знаю… Но другие, они не знать… Еще не знать… Сегодня я им говорил: он устал от путешествия, а завтра?