На взлетном поле было еще совсем темно. Виднелись лишь дрожащие огоньки вдоль взлетной полосы и бортовые огни немногочисленных самолетов. Носильщик-индеец взял у Фонтена чемоданы и произнес какие-то непонятные слова. Гийом поискал глазами Долорес. Ее еще не было.

– Богота, – повторял он молодому человеку за стойкой в серо-голубой униформе, когда на его плечо нежно легла ладонь. Ласкающий голос Долорес произнес:

– Buenos días, Гийом… Вам помочь?

Фонтен не стал сопротивляться и вверил себя ее заботам. Молодые люди в униформе, казалось, превратились в послушных пажей, счастливых исполнять приказы Долорес Гарсиа. Таможенник даже не посмотрел багаж. Служащий паспортного контроля поприветствовал их. Начальник аэропорта велел стюардессе выделить два соседних места сзади.

– А вы здесь популярны, – обратился Фонтен к Лолите. – Не то чтобы меня это удивляло, просто ваше могущество, похоже, не знает границ.

– Они меня все видели в какой-нибудь роли, – весело объяснила она. – Я им даю билеты на спектакли. Они мне признательны.

Затем приблизилась к нему, наморщив носик:

– Мы больше не на «ты»?

Ничего не изменилось. Голос из громкоговорителя позвал пассажиров на рейсы до Кито, Кали, Боготы. Минуты спустя он уже сидел рядом с нею в салоне самолета, гудели винты. Еще более, чем когда-либо, все происходящее казалось ему сном. Может, он летит в свадебное путешествие с феей? За ними сидела супружеская пара из Лимы, они узнали Лолиту и стали расспрашивать ее о путешествии. Она представила Гийома Фонтена. Женщина присутствовала накануне на лекции, она сказала:

– Я вам очень благодарна.

– Бедный Гийом, – лукаво прошептала Долорес, – тебе невозможно путешествовать инкогнито. Как я тебя понимаю.

Через проход какой-то священник читал свой требник и время от времени украдкой поглядывал на Долорес.

– Ты для него развлечение, – сказал Фонтен.

– А как мне развлечь тебя?

– Меня? Я мог бы молча смотреть на вас всю жизнь… И был бы абсолютно счастлив.

– Ах!

Такие «ах!» он называл прихотью сердца. Затем она поправила его: «Смотреть на тебя», и Гийом извинился.

Она прижалась к нему:

– Как мне хорошо! Мне кажется, я знаю тебя всю жизнь…

– Любовь, – сказал он, – словно по волшебству, рождает воспоминания о чудесном прошлом, хотя прошлое вовсе не обязательно было чудесным.

Парочка сзади наблюдала за ними и перешептывалась. Когда самолет стал взлетать, Долорес перекрестилась.

– Не хочу умирать до, – сказала она. – В Боготе мы будем жить в одной гостинице: «Гранада».

– Откуда ты знаешь?

– Я звонила.

– Мы сможем ходить друг к другу в гости, – робко произнес он.

Она с нежностью посмотрела на него:

– Надеюсь… Но только не сегодня, сегодня мы прилетим очень поздно вечером и будем совершенно без сил. А вот завтра… Ты только не принимай никаких официальных приглашений на этот вечер, это будет наш вечер. Изволь со мной считаться!.. Я ведь цыганка: я знаю ужасные проклятия.

Ее подвижное лицо приобрело трагическое выражение, а брови нахмурились. Он засмеялся:

– Ты во все это веришь?

– Не смейся, – взволнованно отозвалась она. – Если ты когда-нибудь меня разлюбишь…

Она опять сделалась ласковой и веселой, заговорила о пьесах, в которых играла:

– Ты не можешь себе представить, как любая роль меня преображает. На неделю, на две недели я становлюсь этим персонажем. Знаешь, когда я была Сильвией в пьесе Бенавенте[32]«Игра интересов», я, даже вне сцены, ощущала себя чистой и нежной девушкой. Когда я играла «Тессу» вашего Жироду, я была грустной и задумчивой, в «Йерме»[33]я чувствовала, что способна убить… Если ты хочешь, чтобы я стала той женщиной, которая тебе нужна, напиши для меня роль. Из собственных плоти и крови ты создашь Лолиту, которая будет тебе по душе, понимаешь? А я проживу эту роль ради тебя… Но автор, который мне ближе всех, это Федерико. Он как раз понимал, что испанская женщина в большей степени мать, чем супруга или любовница. Ей нужен сын, который продолжит род и, если понадобится, сможет отомстить. Для нее худшее из несчастий – это бесплодие. За отца своего будущего ребенка она цепляется изо всех сил.

Внезапно страстно сжав руку Фонтена, она вонзила ему ногти в ладонь:

– Я хочу от тебя сына, Гийом!

Пораженный, слегка напуганный, Фонтен ничего не ответил. Вставало солнце. Через иллюминатор видна была пустыня розового песка, вдалеке – океан.

– В вашей стране, – сказал Фонтен после довольно долгого молчания, – на мораль оказали влияние одновременно и мавры, и Католическая церковь. Церковь осуждает удовольствия и благословляет произведение на свет потомства. Господу нужно поклоняться, а для этого нужны живые существа.

– Claro que sí, – серьезно ответила она.

В самолете становилось все теплее. Долорес склонила голову на плечо Фонтена и задремала. Он был счастлив и смущен. Молодой священник украдкой бросал удивленные взгляды на эту странную пару. Перуанское семейство сзади, приятели Долорес, тихонько разговаривали по-испански, и несколько раз Фонтен с беспокойством услышал собственное имя.

«Надо бы как-нибудь побороть в себе социальный инстинкт, – подумал он, – и просто наслаждаться этой чудесной свободой… Удивительная девушка! Гениальная и наивная…»

Когда самолет, подлетая к Кито, стал снижаться, она открыла глаза:

– Ты был в Кито? No? Как жалко. Мне бы хотелось показать тебе город.

Во время этой промежуточной посадки Фонтена обступили журналисты, которых предупредил Петреску. Долорес стала переводить.

– А вы кто? – поинтересовались они у нее.

Она повторила вопрос Фонтену:

– Что им ответить? Секретарша? Compañera?

Он поднял глаза к небу:

– Нет-нет, это слишком!.. Скажи правду: мы не путешествуем вместе, мы случайно встретились в самолете и вы были так любезны, что согласились помочь бедному невежде, который не говорит по-испански.

– Гийом, – сказала она, погрозив пальцем, – ты стыдишься меня!

– Нет, просто опасаюсь журналистов… Еще бы! Если слухи докатятся до Парижа…

– И что, если выяснится, что тебя любит молодая женщина, ты будешь опозорен?.. Так, no? Странные у тебя во Франции друзья!