было прятать лицо, или вообще сливаться с местностью, расцвёл розой, и порой появлялся в обществе пяти красоток. Александр отставал, но он всё-таки был известным человеком, и многого позволить себе не мог. Поэтому только с двумя, ну максимум с тремя.

На периферии Александр отмечал мелькание людей Шелепина или Берия, но вперёд они не лезли, ограничиваясь контролем ситуации. И это было хорошо, потому что временами находились молодые люди, желавшие сатисфакции за реальные или выдуманные обиды, но словно из-под земли появлялась пара крепких мужчин, которые уводили скандалиста.

Пару раз приезжал компанейский мужчина, любивший выпить и великолепно рассказывавший истории и анекдоты, и удалившись с Распутиным аккуратно расспрашивал его о Ковене, никогда не делая записей. Что сразу делало беседу не похожей на допрос, и Григорий Ефимович, который и так не собирался ничего утаивать, делился всем что знал. Делу также помогало то, что беседы проходили в тенистой беседке, с видом на море, под вино и фрукты. Комитет мог работать и так, а то что записи разговора после просматриваются и анализируются специалистами, так это вообще пустяк. Воспитанные люди о таком не спрашивают.

Через неделю, Александр извинившись перед Распутиным, отбыл в Москву. Незапланированный отпуск – это прекрасно, но дела не ждут, и особенно не ждала новая космическая станция, которую собирались поднимать на орбиту КБ Челомея, Клеймёнова, и выделившееся недавно в отдельное подразделение КБ Королёва.

Совет Генеральных Конструкторов, куда входили все имевшие отношение к космической тематике, собирали в Солнечном, в выставочном комплексе, где был отличный конференц-зал, с десятком совещательных комнат, оборудованных проекторами и новинкой Точмаша – белыми досками на которых можно было писать толстым чёрным фломастером, а стирать специальной губкой.

Москва, Солнечный.

Ил-18 Мечникова сел на аэродроме в Солнечном, и он сразу поехал на совещание, хотя до начала было ещё полчаса. Люди собирались заранее, чтобы вчерне обсудить то, что затем станет темой для дискуссии.

Но в этот раз обсуждать было нечего. Новая космическая станция была детищем передовых технологий и поэтому имела иную архитектуру и структуру. Не отдельные цилиндрические капсулы, набитые аппаратурой на земле, а несколько шаров диаметром в двенадцать метров, соединённых шлюзами, на случай разгерметизации одного из отсеков. Для проживания космонавтов предполагалось сделать отдельные каюты в одном из отсеков, а для того, чтобы проживание было комфортабельным, модули имели установку искусственной гравитации и противорадиационный щит.

Шары будут собираться из восьми сегментов на орбите и после герметизации, внутри устанавливаться оборудование.

У советской космонавтки был хороший опыт сборки отдельных частей космических аппаратов в открытом космосе, так что проблем не должно было возникнуть.

Собственно, всё было уже давно решено. Проект станции защищён на заседании правительства, распределение заказов – определено приказом Булганина, и даже состав первого экипажа, а точнее сборочной бригады, которая будет монтировать из блоков станцию, тоже подписан. В текущее время шла весьма вялая борьба за ордена, медали и почётные звания в которой Александр как всегда не участвовал. Он считал, что его предприятия и трудовые коллективы и так не обделены знаками внимания. Да и треть всего оборудования космической тематики делалась у него на предприятиях. Ещё треть делал Авиапром, а остатки подбирались Минсредмашем который в кулуарах называли никак не иначе чем Атоммаш, который недавно принял вполне революционную программу перевооружения производств на новейшие станки Точмаша. Донской казак Ефим Павлович Славский, командовавший советским атоммашем, был впечатлён станком настолько, что не слушая никаких возражений, снял с основания напечатанную крыльчатку турбины и увёз с собой для того, чтобы повесить на стену.

Проблема высокотемпературных лопаток была в том, что они работали в среде, которая была горячее чем их температура плавления. И для того, чтобы лопатки не расплавились, через них прокачивали топливо, которое их охлаждало. Для этого внутри каждой лопатки были сделаны канальцы, пронизавшие ее, что конечно усложняло производство на порядок. Их отливали, выращивали, и вообще изворачивались по-всякому, но те, что показал Мечников были лучше всех. Прочнее, лучше держали нагрев, и практически не имели скрытых дефектов. Ну и вишенкой на торте стало то, что стоимость изготовления такой детали, даже не отдельной лопатки, а компрессорного колеса целиком, было в десять раз дешевле, что давало авиапрому и Атоммашу огромную экономию, а технологи и инженеры спешно разрабатывали включение пространственно-координатного станка в свои техпроцессы. И всё это в ситуации, когда станки пока ещё собирались штучным образом, потому как конвейер только налаживался и первые серийные изделия должны были поступить на склад только через три месяца.

Вот собственно это и обсуждал министр Средмаша Славский, генеральный конструктор Клеймёнов, министр Авиапрома – Антонов, и директор Ленинградского Оптико-механического завода – головного предприятия оптической тематики Захарьевский.

Эти монстры конструкторского и инженерного дела, точно знали к кому подойти. Артузов для них был всего лишь администратором и управляющим несмотря на высокий статус. Все, кому надо, точно знали, что настоящим мотором Точмаша был Мечников, и его бредовые, но всегда срабатывавшие идеи. И сейчас они все вместе насели на Мечникова с тем чтобы продавить ускорение процесса производства новых станков. Заинтересованных людей было гораздо больше, но в переговорную комнату попали только те, кого Александр хорошо знал и с кем у него были хорошие отношения.

– Ну, Александр Леонидович! Мы готовы предоставить вам бригаду наших лучших наладчиков, и инженеров-механиков. – Продолжал увещевать директор ЛОМО Александр Николаевич Захарьевский.

– А мы дадим любой металл! – Добавил министр Средмаша.

– Товарищи! – Александр поднял руки. – Даже если собрать девять рожениц, ребёнка за месяц не получить. Да, работы можно немного ускорить. Ну скажем на пару недель. Но это максимум. И я прошу обратить внимание на строгую очерёдность получения станков утверждённую аппаратом товарища Булганина.

– А сверхплановое? – Сразу ввинтился в разговор Олег Константинович Антонов.

– Товарищ Антонов? Какое там «сверхплановое»? – Александр округлил глаза. – План бы выполнить. Каждое изделие настраивается вручную на месте установки, и вывешивается как оптическое оборудование. Каждый вал координатного привода – произведение инженерии и энергетики, каждый шаговый двигатель шедевр ювелирного и инженерного искусства. Я товарищу Глушкову всю плешь проел пока мне нормальное программное обеспечение сделали. А кстати контроллеры и процессоры для станка тоже штучные изделия, и пойдут массовым выпуском через полгода. И, товарищи. Вы же понимаете, что мы здесь просто перепрыгнули через поколение станков? Вот так запросто создали производственный центр, который опережает всё что сейчас имеется в наличии лет на сорок? Мы ещё не внедрили программно-управляемые станки, вообще не сделали многокоординатные фрезеры, а уже подошли к аддитивным станкам. Во многом благодаря тому, что есть в