– Ага, сейчас, – проворчал он, осматриваясь.

Он увидел старинный лепной камин, давно, по-видимому, бездействующий. Это было то что надо. Присев на корточки, Баламут сунул оберег в дальний угол и прикрыл его куском обвалившейся штукатурки. После чего выпрямился, отряхнул руки и легким сторожким шагом двинулся вверх по лестнице. Никакие мысли о колдуне его более не волновали.

Где-то здесь, совсем рядом, была принцесса и был Тамрот. Все, что нужно, чтобы в случае удачи немедленно вернуться в Данелойн. На мгновение он пожалел, что нет у него под рукою отряда королевских солдат – они справились бы с обыском дома за считанные минуты. Но нет, так нет. Придется самому.

Остановившись на площадке бельэтажа, он замурлыкал себе под нос замечательную песенку, которая так удачно привела его в нужное место. Под каким бы предлогом позвонить в первую квартиру?

Предлога, однако, Доркин отыскать не успел. Он мог бы поклясться, что ни внизу, у входа в подъезд, ни вверху, на ступеньках, ведущих на второй этаж, не было ни души. Лестницы пусты, в подъезде тишина. Тем не менее чем-то тяжелым по затылку его все-таки огрели. И сознание он потерял самым натуральным образом.

Когда же через неопределенное время сознание к нему вернулось, королевский шут чувствовал себя настолько скверно, что решил временно не открывать глаз, а лучше притвориться вовсе мертвым. Тем более, что рядом неоспоримо ощущалось чье-то присутствие – тяжелое дыхание, шаги, непонятная возня. Он лежал лицом вверх на чем-то твердом, предположительно на каменном полу, и не было такого места во всем его теле, которое не болело бы.

Чья-то рука – а может, и нога – грубым движением перекатила его голову, развернув лицом в другую сторону. И он услышал незнакомый, очень мягкий, вкрадчиво-бархатный голос:

– Айр… один из тех. Почти добрался, упрямая сволочь!

* * *

Босоногий старец опоздал совсем чуть-чуть – тот же удар невидимой силы, что лишил сознания Баламута, отшвырнул самого колдуна на другую сторону узкой улицы, едва он успел взяться за ручку двери, ведущей в роковой подъезд. Там он и остался стоять, с трудом переводя дыхание и не спуская глаз с проклятого дома серого камня, где остался его безрассудный гость из Данелойна, к которому он успел уже не на шутку привязаться.

Войти в этот дом Босоногий колдун не мог. Любой прохожий мог, а он – нет. Впору было затопать ногами и разразиться проклятьями. Но Аркадий Степанович не стал делать ни того, ни другого. Он сверлил дом взглядом, как будто стараясь получше его запомнить, хотя в этом не было никакого смысла. Уже завтра, если не сегодня, таинственный маг, обладавший нечеловеческой темной силой, мог перенести свое убежище в любой другой конец города. И все, чего хотел бы сейчас Аркадий Степанович, – это проникнуть взглядом за непроницаемую завесу, чтобы увидеть лицо своего врага. Кто, каким образом… откуда взялась эдакая напасть в городе, где Босоногий колдун прожил последние лет сто пятьдесят своей жизни, где у него были друзья и коллеги, и почему об этом никто не знал? И мало того, что эта нечисть устроила себе здесь пристанище, она еще захватила людей, один из которых стал дорог его сердцу… Босоногий колдун заскрипел зубами.

Хватит терять время. Нужно найти способ прорваться сквозь эту завесу и вытащить всех троих. Если они еще живы, конечно. Вряд ли черный маг похитил принцессу, чтобы убить ее, но вот остальные… Хуже всего была полная неизвестность относительно его планов. Аркадий Степанович был абсолютно убежден в нечеловеческой природе врага, и это-то и сбивало с толку. О чем вообще может думать подобное существо?

Он бросил последний взгляд на зачарованное здание и поспешил прочь. Его ждала работа. И дело это стало отныне делом его чести. Он был обязан не только вернуть домой принцессу айров, не только попытаться спасти Баламута и Овечкина, но и очистить свой город от непрошеного гостя.

К утру у Аркадия Степановича воспалились глаза, и ум заехал за разум. Старец сидел перед магическою картой, чувствуя, что вышел за пределы собственных сил и разумения, – в результате его титанических усилий черное облако обрело наконец привязку к местности и… разделилось. Часть его по-прежнему покрывала уже известный дом на Петроградской стороне, а вторая часть непостижимым образом материализовалась на Моховой улице. В чистейшем, проверенном-перепроверенном месте, в двух шагах от любимого и постоянного обиталища Босоногого колдуна…

До границы с Дамором оставалась еще половина пути, когда провидец Гиб Гэлах с хриплым стоном припал вдруг головою к гриве своего коня. Подъехав поближе, Де Вайле увидела, что старик находится в полуобморочном состоянии. Она покачала головой. Король Фенвик не рассчитал сил своего посланца… куда ему в столь преклонном возрасте скакать без сна и отдыха!

Она спешилась и, взяв обоих коней под уздцы, повела их к ближайшему постоялому двору. Хорошо еще, что это случилось не в чистом поле, а при въезде в селение. Выбежавший навстречу слуга помог ей снять старика с седла. В дом его пришлось нести на руках.

Де Вайле вдруг перестала торопиться. Гиб Гэлаха усадили в кресло напротив очага, и пока жена хозяина суетилась вокруг больного, смачивая уксусом виски и прочими домашними средствами приводя его в чувство, колдунья заказала обед и, расстегнув плащ, присела рядом, задумчиво наблюдая за стариком. Тот открыл наконец мутные глаза и, встретившись взглядом с Де Вайле, бессильно опустил веки.

Слова им были не нужны. Проворный кухонный мальчишка принес заказанные блюда и кувшин с подогретым вином. Де Вайле села поближе к старику, заботливо поднесла стакан к его губам. Гиб Гэлах сделал несколько глотков, и глаза его прояснились.

– Больше я тебе не спутник, – хрипло сказал он, отстраняя стакан. – Если ты станешь ждать, пока я оправлюсь, потеряешь много времени.

Она кивнула.

– Я знаю, ты умеешь больше, чем показываешь нам, – продолжал Гиб Гэлах. – Что ж, теперь руки у тебя развязаны. Оставь меня и поторопись.

Она приподняла бровь, и он поспешно отвел глаза. В лицо Де Вайле никто не мог смотреть подолгу.

– Что ты еще знаешь, провидец? – с едва различимой насмешкой в голосе спросила она.

– Не много, – сказал старик. – И это беспокоит меня. Поспеши, Де Вайле.

Она снова кивнула.

– Мои возможности и впрямь велики. Не беспокойся, я сегодня же перейду границу. И если повезет, нынче вечером я уже буду говорить с Баламутом. Все хорошо. Отдыхай.

Де Вайле придвинула к себе тарелку и рассеянно принялась за еду. Мысли ее витали где-то далеко. Гиб Гэлах же вовсе ни к чему не притронулся. Он осторожно откинулся на спинку кресла и снова закрыл глаза.

– Боюсь, мы не встретимся больше с тобою, – вдруг сказал он. – Зрение мое слабеет… не могу различить… но кого-то из нас скоро не будет в живых. Поэтому простимся, Де Вайле.

Она перестала жевать.