Грэйси, к его стыду, видит эти слезы.

– Ну-ну, – говорит она, – иди ко мне.

Она притягивает его к себе. Они молча обнимаются на краю леса. Дальше начинается маленький, на удивление голый каньон. На севере загораживает облака темный массив столовой горы.

– Лучше бы ты больше сюда не приходил, – говорит она. – Плакать будешь.

– Хуже будет, если не приду.

– Я поначалу думала, это шутка. Игра, не больше.

Она опять обходит главное.

– Поначалу да. Теперь не так.

– Знаю. Так хуже.

Тонкая ладонь шарит по поясу его брюк, находит пуговицу. Пальцы ловко справляются с ней – за прошедшие недели она научилась.

Джозеф чуть отстраняется.

– Я не хочу.

– А я хочу. – Она смотрит на него. – Позволь хоть это тебе дать, ладно?

Она возится со следующей пуговицей, и тут Джозефа наполняет отвращение к себе и ярость. Он два месяца встречается с ней в этом лесу, и, хоть ему и известно, что он удачливее многих одноклассников, секса до сих пор не было. Она даже его пальца в себя не допустила. Эта последняя, самая драгоценная привилегия принадлежит тому, что ожидает в каньоне, и Джозеф это ненавидит и себя ненавидит за то, что его снова и снова тянет сюда.

Она замирает, когда среди деревьев звонко раздается:

– Грэйси?

Оба подскакивают. Джозеф разворачивается как ужаленный и с замершим сердцем узнает стоящего на краю прогалины: мистер Мэйси из универмага. Он не похож на обычного милягу: замер как каменный, и белая рубашка мерцает в розоватых лучах луны. Холодное, непроницаемое лицо, глаза скрыты очками. Он явно очень недоволен.

– Ага, – произносит он, – это ведь… Джозеф, не так ли?

Джозефу вдруг становится дурно. Меньше всего на свете ему хотелось бы, чтобы их застал мистер Мэйси.

– Тебе нельзя здесь бывать, Джозеф, – очень мягко и спокойно говорит Мэйси, и, хотя он очень далеко, его слова гулко разносятся по поляне. – То, что здесь происходит, тебя не касается. Ты вмешался не в свое дело.

– Я… не вмешиваюсь в ее дела, – возражает Джозеф, хотя голос выдает, как он перепуган.

Мистер Мэйси не отвечает, только смотрит на парня. Он совсем не такой, как днем: как будто в его тело нарядилось нечто далекое и непознаваемое.

– Вам тоже не положено сюда приходить, – гораздо более решительно, чем Джозеф, заговаривает Грэйси. – Вы тоже вмешиваетесь.

Мистер Мэйси медленно поворачивает к ней голову. Выражение лица не меняется. Потом, быстро перейдя прогалину, он останавливается рядом с ними и вглядывается в устье маленького каньона внизу.

– Он не спит?

– Не ваше дело, – отвечает Грэйси.

– Скоро проснется, верно? Как-никак, сегодня ваша ночь.

– Откуда вы знаете?

– Веринджер рассказал мне о вашем договоре.

– Наш договор вас не касается. Как и Веринджера.

Он поворачивается к девушке. Долго изучает ее лицо.

– Ты знаешь, что произошло?

– Знаю, что Веринджер умер, но умирают все.

– Ты знаешь больше.

Грэйси не отвечает, но заметно нервничает.

– Ты знаешь, что он убит, – говорит Мэйси.

– Я этого не говорила.

– Но знаешь. Я вижу, что знаешь. Откуда? Это только недавно вычислили. Или он тебе сказал? Но мы ему еще не говорили. – Мэйси, не поворачивая головы, стреляет глазами в сторону каньона. При этом он делается так похож на ящерицу, что Джозефу тошно смотреть. Ему совершенно не нравится здесь быть, присутствовать при частном споре могущественной элиты Винка. – Итак, он узнал раньше нас.

– Он тут ни при чем, – нервно бросает Грэйси.

Мистер Мэйси не отвечает.

– Вы же знаете, он видит вещи по-своему, – добавляет она.

– Да, – соглашается Мэйси. – Потому я и решил с ним поговорить. Известно ли ему о приезжей? О той женщине в красной машине.

– Не знаю.

– Она связана с тем, что случилось?

– Сказала же, не знаю!

Он снова косится на каньон, повторяет:

– Он не спит?

Грэйси прикусывает губу, но уступает:

– Проснется. Скоро.

– Как скоро?

Откуда-то из глубины каньона слышится тихий атональный свист, похожий на звук флейты. Мелодии в нем нет – будто кто-то наугад перебирает лады или играет безумец.

– А, – произносит Мэйси, – я пойду к нему.

– Вас не приглашали, – говорит Грэйси.

– Обстоятельства чрезвычайные.

– Но вас не приглашали. Есть правила. Это мой уговор. Исключений не бывает. Разве не так говорил мистер Веринджер?

Мэйси медлит, хмурит брови. Джозефу видно, как он силится придумать обход так долго царивших в Винке правил.

И тут Мэйси осеняет. Он смотрит на Джозефа, что-то мелькает в глубине его глаз, и мужчина начинает тихой монотонной скороговоркой:

– Джозеф Грэдлинг, родился четырнадцатого марта тысяча девятьсот девяносто седьмого. Родители: Эйлин и Марк. Епископальная церковь. Хорошо учишься по математике. Плохо учишься по английскому. Иногда ночами ты садишься на кровати и смотришь в окно, хотя знаешь, что нельзя. Иногда, засыпая потом, ты видишь во сне черную башню на зеленом поле и голубой огонь наверху башни. У этого огня кто-то стоит. Но ты не знаешь кто и не можешь рассмотреть.

– Хватит, – говорит Грэйси.

– Тебе не нравится здесь, в Винке. Ты нахальный, самоуверенный. Любишь поговорить, задавать вопросы. Тебе мало заниматься своими делами. Ты любишь нарушать границы, делать, чего нельзя, зная, что нельзя.

– Перестаньте! – говорит Грэйси.

– Я знаю тебя, Джозеф Грэдлинг. Когда ты сегодня вылезал в окно, тебе пришлось приподнять бедро, совсем немного, потому что, когда ты лег животом на подоконник, почувствовал, что пенис вздергивается, переполнившись кровью, непомерно, удивительно крепчает, и ты испугался, что защемишь его между пряжкой пояса и животом…

– Перестаньте!

– …и тебе этого хотелось, хотелось быть «на редкость в форме», Джозеф, не так ли ты думал, когда шел через лес сюда, сюда, где тебе нечего делать, и хотя ты пришел сюда ради нее, и ее тонких рук и здорового мускусного запаха, ты шел и потому, что любишь узнавать, что не следует, и нарушать все правила, не так ли, Джозеф, Джозеф Грэдлинг?…

– Хорошо, – вскрикивает Грэйси, – хватит! Я вас отведу! Только оставьте его в покое.

Мистер Мэйси мгновенно обрывает скороговорку. Не сразу оторвав взгляд от Джозефа, он поворачивается к Грэйси.