ним и убьешь. С его тела не бери ничего, пусть хоть кошель с золотом у него с собой будет. Спрячь получше и никому ни слова.

Вместо ответа Горан молча склонил голову.

Глава 10

Зима тридцать шестого года царствования короля Хлотаря выдалась суровой и длинной. Эти годы вообще были на редкость тяжелыми, и грамотные римляне с тоской читали о старинных временах, когда виноград вызревал даже в стране пиктов, в Южной Шотландии. Вообще, год 620-й в привычном нам исчислении не был славен ничем. Аварский каган привычно покусывал Империю набегами, и базилевс Ираклий продолжил свою бесконечную войну с персами, опустошая Ближний Восток. В королевстве франков тоже все было спокойно, а непрерывная грызня на границе с вендами была какой-то ленивой. Год был настолько скучным, что даже кончина короля Идваллона ап Лливарха, правившего одним из микроскопических королевств, существовавших тогда в Уэльсе, попала в анналы.

А вот родовичи, зимовавшие в крепости, заваленной припасами и дровами, не скучали. Беспокойный владыка погнал их рубить лес, чтобы расчистить новые поля и подготовить материал для строений, которые называл диковинным словом «донжон». Наверное, и это ему боги нашептали. Владыка был набожен, и его часто видели у священного дуба. Туда он уходил, чтобы поговорить с самим Сварожичем, который дарил ему новые мысли. Людям было невдомек, что там он просто отдыхал от них и их бесконечных склок, жалоб и проблем. Такова жизнь главы рода. Горячая бабенка, что согрела однажды его постель, похвалилась своим счастьем подружке, и то одна, то другая молодуха, пользуясь отсутствием мужа, пробиралась к нему под бок. Это могло закончится плохо, супружеские измены здесь карались жестко, а потому Само пресек эти визиты от греха подальше. Молодое тело требовало бабу, и это делало его жизнь не слишком приятной. Оторваться получалось лишь в торговых экспедициях, где за туесок соли вдовушки скрашивали его одиночество. Само работал, как каторжный, незаметно для себя раздаваясь в плечах. Уж чего, а еды у него было в достатке, да и отцовская кровь сказывалась. Берислав был могучим воином. Само уже и коптильню соорудил, где на ольховой щепе приготовил небольшого осетра. Соседи оценили.

Торговый поезд из четырех саней, запряженных купленными в Баварии лошадками, сделал зимой две ходки за солью и назад. Крепкий лед, намертво сковавший реки, оказался отличной дорогой, и ближе к концу месяца лютого (он же февраль) Само наметил большой поход за мехом в хорутанские деревни. С собой он взял два десятка родовичей с копьями и топорами, ведь дулебы могли напасть на обратном пути, благо лед был им в помощь. Они ушли на две недели пути, бойко торгуя солью. Дальше идти побоялись, ведь там уже начинались земли мораван, где зимовали авары. Свирепые всадники не боялись морозов. Они пришли из монгольской степи, и их маленькие лохматые лошадки преспокойно гребли снег нековаными копытами. Были у народа авар и высокие кони, которые легко несли тяжелого всадника и собственную броню. Стоил такой конь дорого, а вооружение всадника и вовсе немыслимо. Но у великого кагана таких воинов около тысячи было, и они любую пехоту втаптывали в землю, даже не заметив. Противостоять им могли только имперские катафрактарии, что не уступали аварам ни по вооружению, ни по выучке. В словенских деревнях авары словно короли жили, беря себе в наложницы жен и дочерей словаков, дулебов и хорутан, что жили восточнее. А те славяне, которым не повезло на землях Паннонии и Дакии жить, и вовсе рабами стали. Горше смерти была их участь. Авары дулебских баб в телеги запрягали и ездили. Видимо, с развлечениями у них совсем туго было.

Само знакомился с вождями, дарил подарки (соль, что же еще), принимал подарки, пил с ними мед и толкал речи, что вместе они сила, и только все роды, собранные в кулак, смогут противостоять проклятым дулебам. Владыки родов, что по большей части были убеленными сединами мужами, слушали юнца с легкой насмешкой. Ишь, молоко на губах не обсохло, а жизни их учить вздумал. Они не понимали главного. Само рассказывал это не для них. Его слова заронили сомнения в головы молодых и горячих, кто с завистью смотрел на сытых гостей, каждый из которых нес хороший тесак и копье из германских земель. Так что занудное старичье посмеивалось над молодым чудаком, но то один, то другой парень подходили и, как бы невзначай интересовались, как найти богатое село, и принимают ли изгоев. Ничего плохого в этом слове не было, так называли всех, кто уходил из своей общины. Само говорил с каждым. Кое-кого звал к себе, кому-то отказывал, но по весне несколько десятков здоровых молодых парней, семейных и холостых, готовы были прийти в нему в острог, названный Новгородом. А что не так? Город? Город! Новый? Новее не бывает. Название понемногу прижилось, а монеты из соли стали бойко менять хозяев, заменяя деньги в глухих придунайских лесах. Слух побежал по словенским землям о богатых новгородских купцах и их владыке, странном молодом парне с острыми, словно ножи, глазами. Крутили люди в руках круглые слитки из драгоценной соли и задавались вопросом, а что это за люди такие? И где они эту самую соль берут? И не всегда этот интерес был благожелательным. Скорее, наоборот, за ним следовала зависть, злоба и алчность. Богатых выскочек никто не любит, все стремятся их на место поставить. И покатилась от одного владыки до другого весть, а не пойти ли пощупать богатеньких соседей, пока лед не растаял. Их и по следам легко найти. Очень необычные следы их телеги оставляют. Пусть поделятся своим богатством с родичами, чай, не чужие. Да и мехами они за зиму затарились знатно. Их тоже не мешало бы поделить по справедливости. Так что Само сильно ошибся. Беда к нему пришла вовсе не от дулебов или германцев, а от своих же родичей, хорутан. И лета они тоже ждать не стали, а заявились почти сразу же, как груженый поезд пришел домой. Только то и спасло родовичей, что по настоянию своего владыки начали они торг с дальнего конца, иначе приняли бы их уже на обратном пути.

* * *

— Ты это, паря, открывай! — сказал владыка Берич, род которого жил в двух днях пути. — Поговорим!

— Ну, говори! — ответил ему со стены Само, благодаря про себя всех известных ему богов. Они спаслись чудом. Три сотни мужиков с копьями вытянулись в черную змею, которая на фоне слепяще-белого