Что тут обсуждать — некоторые вещи просто вышли из моды, другие выглядели ужасно или скучно — надеть было нечего. Лиза боролась с этим наваждением неделями, а иногда и дольше. Но каждый раз, когда она одевалась, это была пытка. Она чувствовала себя старомодной, как те морщинистые старухи, которых она иногда встречала, чья одежда и прическа принадлежали далекой эре — тому времени, когда они были молоды и в них влюблялись молодые люди. О Боже, как она ненавидела их старомодную патетику! В конце концов Лиза оказывалась в магазине одежды и выбирала парочку костюмов нового стиля, клянясь себе, что это будет ее последней покупкой.

Но, вернувшись домой и развешивая свои приобретения среди прочей одежды в переполненном чулане, она вдруг осознавала, как безнадежно устарел ее гардероб. Порой она думала, уж не страдает ли она расщеплением личности — откуда все это барахло? Нет, она не могла жить с этим старьем. Это ужасно! И Лиза начинала покупать все заново, полностью меняя гардероб. Процесс, кажется, не имел окончания.

Леонард потерял терпение много лет назад. Он часто повторял: «Мода — это бабский рэкет». Просто, как и все мужики, он ничего не смыслит в моде. По правде говоря, он и зарабатывал теперь поменьше. Ну а кто мог похвастать, что сумел увеличить свою зарплату в девяностых годах? И все равно снижение его доходного счета от пациентов и задержки с выплатами за лечение не оправдывали того, что в глубине души он был дешевкой и жадиной, и к тому же завистлив. После свадьбы он почти полностью облысел и нагулял живот. А вот она ни разу не отклонилась от своего шестого размера. Впрочем, у нее не было никакой уверенности в том, что Леонард хотел бы видеть ее слишком привлекательной. «Нет, не думаю, он не потратит и доллара на улучшение внешности своей жены».

Если бы она только знала об этом раньше, то никогда не вышла бы за него замуж. Но как ей достать денег? Если Карен умела делать их, то Лиза умела только их тратить. Конечно, у нее была своя доля акций в компании Карен. Но Леонард много раз объяснял ей, что они не продаются, потому что это — личные акции. Лиза не понимала различия в типах акций, но, по-видимому, так и было. Поэтому она считала свои акции за макулатуру и в моменты отчаянного безденежья разоряла свой чулан и тащила груды барахла в ближайший комиссионный магазин. Однажды она даже получила чек на семьсот пятьдесят девять долларов за него. Конечно, при покупке оно стоило ей раз в десять дороже, но ведь она не собиралась это носить. На вырученные деньги она купила громадную сумку из крокодиловой кожи. Не то чтобы Лиза нуждалась в ней — это была маленькая компенсация за ее мучения, пусть и за семь сотен долларов.

После свадьбы вся ее жизнь стала сплошным компромиссом. А ведь Лиза была одной из самых очаровательных девочек в высшей школе и, как и все, мечтала вырваться из Рокуил Центра — их ничем не примечательного пригорода — и перебраться в один из Пяти Городов. По настоянию Лизы, они с Леонардом сняли квартиру в одном из них — в садовом районе Инвуда, а когда подошло время обновить дом, Леонард настоял на том, чтобы оставаться в нем и дальше, потому что здесь сложилась его врачебная практика. Инвуд был наименее престижным и значит — самым непривлекательным из Пяти Городов. С таким же успехом она могла жить где-нибудь в Сибири. Разговаривая с другими женщинами или покупая что-нибудь у Саксов, она всегда с неприятным чувством ждала, когда наступит тот ненавистный момент, когда надо сказать свой адрес. Возникала недолгая пауза. После чего ей говорили: «О, Инвуд!»

По ее одежде нельзя было сказать, что она из Инвуда. Она скорее походила на женщину из Лоуренса, жену какого-нибудь хирурга. Лиза чувствовала себя униженной и оскорбленной. По престижности города стояли в следующем порядке: Лоуренс, Вудмир, Седерхарст, Хьюлит и Инвуд. Лиза стремилась в Лоуренс с той же страстью, с какой она хотела приобрести наряды Калвина Клейна.

Со вздохом Лиза отвернулась от радужной коллекции своего чулана и подошла к телефону у кровати королевского размера, которую она все еще делила с Леонардом. Ей было отвратительно садиться на грязную, неприбранную постель, поэтому она встала около столика и подняла трубку. Вчера Карен выглядела совсем плохо: лицо опухшее, кожа лоснится…

Лиза задумалась. Карен обещала позвонить ей, почему же не звонит? Лиза решила позвонить сама. Она набрала основной номер офиса Карен, потому что никогда не помнила добавочные, даже личного номера Леонарда. Она попросила телефонистку соединить ее с Карен, и та узнала Лизу по голосу.

— Вы ее сестра? — спросила девушка.

Лиза была польщена. Ее узнавали.

— Она как раз сейчас выходит из здания, я позову ее.

Лиза и не подумала поблагодарить девушку. Она знала, что та хотела набрать очки на своей услужливости. Постукивая ногой, Лиза ждала, пока Карен подойдет к телефону. Лиза любила свою сестру, но иногда непроизвольно Карен как бы отстранялась от нее. Вот и прошлой ночью не позвонила ей. Ощущение отстраненности возникало и за обедом, например, когда Лиза пыталась обсудить с ней bat mitzvah, Карен смотрела на нее невидящим взглядом. И теперь, когда она ожидала Карен у телефона, у нее возникло чувство, будто сестра исчезла. На секунду в ее мозгу промелькнул образ Марти Макфлана из фильма «Назад в будущее» в момент, когда тот исчезал и всем казалось, что история радикально изменилась и он никогда уже не родится снова. Марти играл на гитаре, а рука его исчезала. Лиза посмотрела на свою руку, держащую телефонную трубку. Рука не исчезла. Рука была здесь, она существовала. Сейчас Карен подойдет к телефону и заговорит. Но в трубке раздался голос телефонистки:

— Карен говорит, что позвонит вам из машины.

Лиза прикусила язык от досады, но не настолько сильно, чтобы почувствовать боль.

— Ладно, — сказала она и бросила трубку.

Все в порядке, успокаивала она себя. Карен занята. У нее много дел. Но Лиза чувствовала, как силы вытекают из нее, подобно грязной воде, стекающей из раковины. Ей часто казалось, что другие живут более полной жизнью, чем она.

Разнервничавшись, она принялась за утомительную задачу облачения самой себя.

Как ей одеться сегодня?

— Все ли подготовлено для главного шоу? — спросила Карен у Дефины, когда они оказались в лимузине.

— Странно, что ты спросила об этом. У меня как раз список с собой.

Дефина вытянула распечатку из громадной сумки фирмы Боттега Венета. Как и все женщины Нью-Йорка, Карен и Дефина носили с собой, помимо кошелька, еще и «schlep-bag», что-то вроде рюкзака или хозяйственной сумки из кожи или брезента. «Когда-нибудь, — думала Карен, — я разработаю модель совершенной «schlep-bag», достаточно объемной, чтобы вместить все те мелочи, которые женщины таскают с собой, и в то же время не уродующей их наряды».

— Куда мы едем? — спросил шофер.

— Хороший вопрос. — Дефина повернулась к Карен. — И куда же мы едем?

Карен хотела бы ответить, как в те давние-давние времена семидесятых годов, когда модницы покупали наряды в так называемом Улье-Б: у Бонуитов, Бенделей, Бергдорфов и Блюмингейлов. «Тогда мои яичники еще работали, тогда я была увлечена работой и могла выбирать: завести ребенка или повременить. Но Бонуиты закрылись, Блюмингейлы проданы, Бендель переехал и стал совсем другим. Нет смысла вспоминать былое».