– И о чем там было?

– Да ничего особенного! – тоскливо вздохнул Семенов. – Просто скупые исторические сведения. Вроде как с тринадцатого века о них говорить начали, о волкодлаках этих. В Иловицкой Кормчьей книге есть о волкодлаках, пожирающих солнце и луну. Якобы колдуны могли оборачиваться в таких по своему желанию… Да обычная мифология. Дурацкая книга. А вот поди же, как все вышло…

В тот вечер я решил подробнее расспросить Татьяну о ее брате.

Обычно я подобных разговоров избегал. Танино сознание представлялось мне неопытным, но смелым канатоходцем, балансирующем на границе двух миров. Шаг вправо – и вот она, красивая неглупая женщина, которая любит стихи Мандельштама, грушевую шарлотку и темные августовские вечера. Шаг влево – и вот она, с затуманенным взглядом и горячим шепотом, говорит о таких тонкостях посмертия, которые до рокового часа никому неведомы.

Каждый человек встречается на нашем пути, чтобы чему-то нас научить. Я старался относиться к жизни именно так. Воспринимать встречных не как приятелей, врагов, собутыльников, ничего не значащих проходных персонажей – но как учителей. Это было удобно. Это примиряло с реальностью, иногда подбрасывающей несправедливые страшные сюжеты. Помогало никогда не чувствовать себя обиженным или обманутым.

И вот мне казалось, что я встретился Татьяне для того, чтобы не дать ей провалиться в пропасть безумия. Чтобы хоть как-то остаться на плаву социума, часто отбраковывающего таких, какой была она. Я все время старался ее «заземлить». И мне самому казалось, что у меня получается – за месяцы рядом со мною она немного изменилась.

Татьяна писала маслом – какие-то странные полотна с гуманоидами среди маковых полей, красивыми женщинами с прозрачной черепной коробкой, в недрах которой угадывались сложные микросхемы, красноглазых зайцев с реалистично прорисованными ветвистыми рогами. Рисовала – и тут же отвергала свои творения. Каждая картина была ей интересна ровно до того момента, как она делала последний мазок кистью. До знакомства со мною она раздаривала свои работы каким-то случайным собеседникам, выменивала их на продукты, могла даже просто отнести к мусорным контейнерам: «А что? Они столько места занимали, неужели тебе нравиться жить среди хлама?» Я же организовал для нее сначала небольшую персональную выставку в местной библиотеке, а потом – даже фуршет с журналистами в Доме культуры. Таня моей прыти удивлялась и не то чтобы радовалась, но и не отвергала. Про нее появилось несколько материалов в местных газетах. Потом кто-то купил картину – не за килограмм яблок, как ей было привычно, а за вполне приличные деньги (которые Таня, впрочем, в тот же день совершенно легкомысленно спустила на старинный патефон, найденный в антикварной лавке).

Я нарочно поручал ей дела, которые раньше нисколько не занимали ее мысли. Что-то будничное и скучное. Оплатить квиточки за электричество, собрать документы для Союза художников, разобраться со сберкнижкой. Она была как большое дитя. А мне хотелось научить ее самостоятельности. Чтобы она не пропала, когда меня рядом не будет.

Я охотно поддерживал беседы об андеграундных поэтах, о теории голографической вселенной и даже о влиянии святой инквизиции на первую волну феминизма. Но всегда сворачивал разговор, если Таня пыталась излить на меня свой сумрак. Мрачные бабушкины сказки о говорящих волках, мертвецы, которые по ночам не дают покоя спящим, – все это как будто бы заставляло ее бросить протянутый мною спасательный круг и скрыться в омуте с головою.

Но в тот вечер я напоил ее черничным компотом и сказал:

– Таня, можно я задам тебе несколько вопросов о твоем брате?

И она, обычно такая рассеянная, сразу насторожилась:

– А что такое? Ты никогда не хочешь о нем говорить.

– А сегодня хочу. Но если тебе неприятно…

– Да нет, спрашивай, – улыбнулась она. – Мне даже интересно.

– Ты говорила, к нему ночью Волкодлак приходил.

– Ну да, – пожала плечами она, словно речь шла о чем-то будничном и скучном.

Подумаешь, Волкодлак. Позавчера молочник приходил, вчера – участковый врач, а сегодня – Волкодлак, эка невидаль.

– А брат рассказывал какие-то подробности? Что именно этот Волкодлак говорил ему? Ведь Саша его не боялся, так?

– Не боялся, я же тебе говорила. Ему даже нравилось, что тот приходит.

– И он говорил тебе, что скоро волки его заберут, так? – не выдержал я, – Говорил – «я от них, а не от вас»?

– Откуда ты знаешь? – удивилась Таня.

– Ох… Неважно.

– Артем, ты ведь что-то от меня скрываешь, – вздохнула она, – И довольно давно. Я сначала даже думала – другая девушка тебе полюбилась.

– Дура ты, что ли?

– Но потом подумала – и зачем от меня такое скрывать. Я ведь не похожа на скандалистку, которая вцепится сопернице в волосы. Я бы скорее чаем ее напоила и дала бы несколько советов, как правильно тебя ласкать.

– Ой, прекрати это! Нет у меня никакой другой девушки.

– Я знаю. Я старалась об этом не думать. у каждого человека должна быть личная жизнь. Это неправильно – всем-всем делиться.

– Да, наверное…

– Ты что-то знаешь о Волкодлаке, да? Поэтому ты все время уезжаешь куда-то со своим начальником?

– Таня…

– Если мне нельзя спрашивать, ты скажи.

– Я тебе обязательно все скажу, но не сейчас… пойми меня правильно, тут речь идет о чужом секрете.

– К кому-то тоже Волкодлак ходит, – она уже не спрашивала, говорила утвердительно, – и ты хочешь этого человека уберечь. Ты ведь знаешь, чем это заканчивается. Дворовым псом, который несет оторванную ногу очередного любопытного, сунувшего нос куда не следовало.

– Зря я вообще начал об этом… Пойдем лучше погуляем, ночь какая теплая.

– Да не волнуйся, не зря. Все, что с братом произошло, в прошлом. И в конце концов, это был его выбор. Если человека любишь, ты должен уважать его выбор. Даже такой. А у многих людей любовь заканчивается там, где выбирают не их.

– Это правда… Пойдем гулять, Тань.

Но она как будто бы меня не слышала.

– А может быть, ты не собираешься никого спасать… Может быть, самое страшное уже случилось. И ты помогаешь кому-то понять, что именно произошло. Потому что так смириться легче.

– Я обязательно расскажу! Обещаю.

– Ладно… – Татьяна была не из тех, чье агрессивное любопытство заставляет собеседника изворачиваться, «тянет жилы», – Расскажешь, когда сочтешь нужным.

– Обещаю, – зачем-то повторил я.

Неудача за неудачей. Каждый след, который находил Семенов, оказывался ложным. Сплошная недосказанность. Как будто бы судьба играла с нами в прятки.

Шли недели. Семенов стал невнимательным к работе, и в офисе сплетничали, что скоро его уволят. Делал то, что никогда не позволял себе раньше – и опоздать мог, и перенести важные переговоры, и отмахнуться от выгодного контракта, и перепутать документы. Я старался не терять бдительности и прикрывал его как мог. Воспринимал эту работу как вариант послушничества. Я никогда не верил в случайности – гораздо ближе мне была мысль о продуманной совершенной гармонии всего происходящего. Не бывает в нашей жизни случайных людей и случайных событий. Все это – огромная математическая формула, каждое звено которой ведет к следующему. Поэтому я не роптал, терпел, старательно делал хорошую мину при плохой игре. Наверное, я был идеальным ассистентом. Забегая вперед – все, что я пережил за те недели, помогло мне в будущем. Помогло сделать карьеру. Я научился быть внимательным, глушить эмоции, отстраняться от обстоятельств, разыгрывать несколько квестов одновременно.