- Нормально.

- Правда нормально?

- Перестань лицемерить. Ты меня ненавидишь, к чему же это неожиданное участие?

- Доченька, давай мириться.

- Зачем?

- Пойми, я желал тебе только добра. И я был прав…

- Ну конечно. Радуйся, дорогой папочка, он и правда меня бросил, оприходовал и забыл. Торжествуй. - Голос ее был полон горечи, но по-прежнему спокоен.

- Арина, я пришел с тобой серьезно поговорить. Послушай меня.

- Я слушаю, - так же равнодушно ответила она.

- Егоров попросил твоей руки вчера.

- Ну и что?

- Я дал согласие. - Алексей весь внутренне сжался, готовясь ко взрыву чувств, граду упреков, но он ошибся, Арина и не думала кричать, она только обернулась к отцу, внимательно посмотрела и отвернулась со словами:

- Я не могу.

- Почему? Он достойный, богатый, тебя, похоже, любит.

- Я беременна.

- Что? - Барышников вскочил, весь красный.

- Что слышал. Я не могу выйти за него с таким приданым. Извинись за меня.

- Да как ты посмела? - Алексей задыхался. Только удача постучала к ним в дом, и вот, поди ж ты, дверь и открыть некому.

- Это Господь посмел, не я. А он над собой начальников не имеет. Так что хочешь в монастырь, хочешь в психушку. Мне все равно.

- Так. - Барышников заходил по комнате, лихорадочно соображая. - А если бы он тебя взял и такой?

- Он на слабоумного не похож.

- И все же. Своих у него пока нет. Может, ребеночек ему не помешает?

- Кому нужны разбитые яйца? Я порченая. Ты был прав, теперь на меня никто не позарится.

- Ну а если он согласится, пойдешь за него?

- Мне все равно. - Арина накрылась с головой одеялом и сделала вид, что спит.

Часть вторая. Федор (1863-1910)

Глава 1

Федина мама умерла, когда сыну не исполнилось и шести, так и не подарив ему ни братика, ни сестренки. Женщиной она была очень мягкой, ласковой, нежной, но, как говаривал Федин дед, чахлой.

Елена Петровна, покойная, происходила из хорошей чиновничьей семьи. С детства ее готовили к замужеству, учили кулинарии и рукоделию. Маман всегда наставляла дочь, что главное для женщины - это найти хорошего мужа, который сможет ее обеспечить и поднять по социальной лестнице. Лена была с родительницей согласна, но втайне мечтала еще и о любви. Девушкой она была очень приятной, женственной, поэтому в женихах не было недостатка, но, уже будучи совсем взрослой семнадцатилетней девицей, она была еще не просватана. Лена совсем этим не огорчалась - она не встретила пока своего рыцаря, но мама начала беспокоиться, как бы фруктик не перезрел. Ее опасения передались и отцу.

Когда руки восемнадцатилетней девушки попросил молодой Егоров, все вздохнули с облегчением и дали согласие на брак. Лена оттого, что жених такой приятный и обходительный, отец оттого, что богатый и надежный, мама… Мама, правда, поначалу с выбором мужа не была согласна, ей всегда хотелось выдать дочь за аристократа, но и она в конце концов смирилась. Пусть нувориш, но зато богат до неприличия, к тому же мягок, мил и, говорят, набожен.

Свадьбу сыграли пышную. Молодые стали жить в добротном каменном особняке с родителями жениха. Елена оказалась покладистой, поэтому сразу поладила и с мрачной свекровью, и с угрюмым свекром. Любая другая бы на ее месте настояла на переезде - уж очень сложно было терпеть стариков Егоровых, их хмурые лица, вечные посты, - но Елену приучили к послушанию с детства, да и любовь к мужу помогала мириться с положением вещей.

Когда родился Федя, она немного сдала, и муж отправил ее с ребенком в деревню, где у Егоровых было имение, перекупленное у разорившегося аристократа. Там и рос мальчик, крепкий, как дубок, смышленый, непоседливый, любимый матерью, балуемый отцом, шкодливый и бесстрашный. Единственный, кто пугал Федю, так это дед, нечасто наведывающийся в деревню. Длинноволосый, бородатый, одетый в черное старик смотрел пристально, буравя глазами, и был вечно недоволен.

Когда дед приезжал, Федор старался попадаться ему на глаза как можно реже. Но улизнуть ему все равно не удавалось, и старик ловил голопузого внука, ставил перед собой, зажимал коленями крепенькое тельце и заводил одну и ту же песню:

- Чем любишь заниматься, сынок?

Федор деревенел, начинал блуждать взглядом то по напряженному лицу матери, то по делано-веселому - отца, то по круглым дедовым коленкам, лишь бы не наткнуться на его серые пронзительные глаза.

Мать всегда приходила на помощь, видя затруднения сына:

- Лошадок он любит.

Старик фыркал:

- Чай, не конюх растет, хлеб любить должен.

- А он любит, особенно который я пеку.

- Жрать все любят. А вот ты, малой, поле должен любить, колосья.

- Отец, он же не пахарем будет, - вступался средний Егоров. - Зачем ему?

- Он должен понимать, что все это для него значит. Машины ничто, если нет этого, - и старик совал мальчику под нос колосья, сорванные в поле.

- Да мал он еще, ему же четыре только. Вырастет - поймет.

- С детства надо дите приучать. Чтобы землю свою любил, родителей и дело, которому посвятит свою жизнь. На завод его надо свозить, пусть поглядит, как там что. А то носится, как оглашенный, по округе, совсем одичает. Привозите в город, нечего ему здесь бакланиться.

- Папа, - робко вступалась Елена. - Здесь природа, воздух, молочко парное, вон какой Федя здоровенький, а вырастет, так и пожалуйста.

- Испортите парня, - стучал дед кулаком по столу, но колен не разжимал. - Вырастет неженкой, видел я, как вы его тут воспитываете. Сю-сю. Поцелуйчики всякие, он же не баба!

- Ребенку ласка нужна, отец.

- Вона тебя ласкали больше других, а чего вышло? Ветродуй, а не хозяин! Фьють-фьють по тиантрам, барахла полно, а в башке дырка.

Федор тогда не понимал, почему дед так напускается на его отца. Только по прошествии времени, когда сам стал взрослым и лучше узнал старика, разобрался в причине такого отношения. Старшему Егорову неприятно было осознавать, что он - вечный победитель, человек, сделавший себя, построивший империю, не смог взрастить себе замену. У него получалось делать деньги, подминать под себя людей, но воспитать детей он не смог. Именно бессилие так выводило его из себя.