Товарищ вздохнул.

— Придется. Моему брату в девяностом году провод в жопу засунули, а другой конец — в розетку. Пришлось все подписать.

— Значит, и мне засунут?

— Что?

— Провод, — сказал я. И уточнил: — В жопу.

— Кто знает…

Я опять ему налил. Четвертая доза расслабила его, и он улыбнулся.

— Не грусти. Конечно, бляди — это не главное. И провод в жопе — тоже. Главное вот в чем. Если Московский уголовный розыск находится на Петровке, 38, — поселись на Петровке, 37. Или на Петровке, 39. Понял принцип? Чем ближе ты к милиции — тем больше у тебя шансов. А ближе всех к милиции находятся честные граждане. Живи как честный гражданин. Будь вежлив, будь культурен. И всегда улыбайся. Москва — жестокий город, сам знаешь; хамы и прочие черти будут портить тебе жизнь — а ты улыбайся, понял?

Разумеется, я не сидел в потайной квартире с утра до вечера. Продолжал работать, не снижая темпа. Чтоб не подвергать опасности весь банк, меня отселили в отдельный офис, и я руководил процессом по телефону и факсу. Чаще по факсу. Телефонный разговор легко подслушать, а посланную факсом записку перехватить невозможно. Пришлось принять и другие меры предосторожности. Например, с женой я тоже общался только по телефону. Собственно, и с Далидовичем контактировать было нежелательно — если рубить концы, то все; если уходить на дно, то в самую тину, в омут, — но я контактировал. Вокруг меня крутилось восемьдесят человек, — никакая силовая структура не станет следить за восемью десятками фигурантов, чтоб изловить одного малолетнего финансиста.

Все это — тайный офис, накорябанные левой рукой факсовые послания, постоянные проверки по выявлению «хвоста» — было бы игрой, детским садом, джеймсбондовщиной, если бы не стоявшие на кону суммы. Тридцать-сорок миллионов долларов месячного оборота. Джеймс Бонд отдыхал, господа.

А я, несмотря на то что меня искала милиция, был счастлив. Напряжен, зол, измотан, тощ, прокурен — и счастлив. Секрет счастья давно разгадан: человек счастлив, если ему интересно жить.

В первый вечер я пошел по неверному пути. Купил в аптеке пачку ваты и уселся перед зеркалом. Изготовил два десятка тугих шариков размером с половину мизинца, подсветил себе настольной лампой и затеял серию экспериментов. Сначала подложил за щеки, к нижним деснам. Потом добавил еще под верхнюю губу. Потом даже в ноздри сунул, пытаясь изменить форму носа. Ничего не вышло. Только посмеялся. Моя физиономия оставалась моей физиономией. Рожей двадцатишестилетнего дурака, не желающего быть похожим на собственный фоторобот. Пришлось выбросить бутафорию в мусор. Что дальше? Перекрасить волосы и брови, вставить контактные линзы, из темного шатена превратиться в голубоглазого блондина? Бред, я стану похож на педераста. Отрастить бороду, цеплять на переносицу темные очки?

Ничего не буду делать, сказал я себе. Никакой маскировки. Далидович прав. Главное — безмятежное выражение лица.

Какое-то время — два или три дня — все шло отлично. Днем я работал, вечерами сидел перед телевизором, выпивая и бесконечно пересматривая кассету «Майк Тайсон: лучшие бои». Но на четвертый день мне сказали, что меня не просто ищут. Офис моих знакомых, хозяев небольшой частной конторы, куда я когда-то несколько раз забегал по мелким делам, — был разгромлен отрядом СОБРа, люди уложены лицами в пол и допрошены с пристрастием; компьютеры, дискеты, все документы изъяты. Знакомые рассказали сыщикам все, вплоть до девичьих фамилий своих матерей, но моего адреса не сообщили. Не знали.

Не скажу, что я сильно занервничал. Но было неприятно. Теперь, выходя из дома, я помещал в правый внутренний карман пиджака пачку в сто пятидесятидолларовых купюр. Я готов был протянуть ее любому мужчине в серой форме и фуражке, который проявит ко мне интерес. Если он, взяв бабло, потребовал бы еще три раза по столько же, я бы не возразил.

Однако никому из сотрудников МВД не повезло.

Я не посещал людных мест. Только продуктовый супермаркет и музыкальный магазин.

Ел мало. Физиология разладилась; я посещал туалет по пять-шесть раз в день, оставляя после себя жидкие цыплячьи испражнения. А вот музыка требовалась непрерывно. В машине все время орал Мик Джаггер — он знает, что такое истерика, и я, сам взвинченный, спасался взвинченными песнями взвинченного певца.

Если тебя ищет милиция, «Роллинг Стоунз» — в самый раз. В первую неделю я заслушал до дыр все альбомы, включая сольные диски Джаггера. Его наждачный голос, попадающий в ноты как бы в виде одолжения, примирял меня с действительностью. В отличие от безобидных, сладких битлов, «Роллинг Стоунз» всегда олицетворяли для меня темную сторону рок-н-ролла, всю эту кровь, нервную энергию, суицидальную блевотину, прогулки по лезвию. Злые языки говорят, что Джаггер не такой, он не живет этим, он просто хорошо это продает. Но если у тебя бабла немеряно и тебя ищет милиция, тебе неважно, кто, что и как продает, — ты просто вставляешь диск и выкручиваешь громкость до отказа.

Никогда я не следил за внешностью и поведением так тщательно. Теперь я всегда был чисто выбрит и одевался очень дорого. Я смело глядел в глаза окружающим, сверкал лучезарной улыбкой, генерировал доброту и порядочность всеми клетками тела. Вел себя естественно. Не ввязывался в конфликты. Брюки гладил каждое утро. Многословно здоровался с соседями и консьержкой. Ей-богу, я даже стал посещать солярий и сделался глянцевым, как поп-звезда. Даже среди преуспевающих жителей Крылатских Холмов я выделялся в лучшую сторону. Я остановился только когда понял, что начинаю перехлестывать: если и дальше буду продолжать изображать ви-ай-пи, милиционеры станут поглядывать на меня не по бдительности, а из любопытства.

Алкоголь в течение дня я не употреблял, не говоря уже о том, чтобы сесть за руль пьяным. Ездил медленно и аккуратно. Удалил из машины все оружие — хотя годами не выдвигался в город без ножа и газового пистолета.

Иногда в уличном трафике я замечал богатые автомобили, управляемые молодыми людьми моего возраста — они катились неторопливо, соблюдая все мельчайшие правила, уступая дорогу пешеходам, без хамских сигналов и морганий фарами, — и улыбался. Скорее всего, молодых людей, как и меня, тоже искала Генеральная прокуратура.

На пятый день я позвонил родителям, из уличного таксофона, и узнал, что их навещали опера. Из Москвы. Пытались выяснить, где я нахожусь. Мама спокойно дала адрес квартиры, где жили жена и ребенок (интересно, что к жене и ребенку они не пришли ни в этот день, ни в следующий). Я что-то наврал маме, изо всех сил пытаясь быть беззаботным. Смеялся, шутил, рассказал анекдот. Не обычный — «новый русский». «Иван Иваныч, напомните, кто такой Карл Маркс?» — «Экономист». — «Как вы?» — «Нет, я — старший экономист». Мама вежливо посмеялась.

А что еще мне оставалось делать?

Тем же вечером я опять поехал в «Пурпурный легион» за очередным компакт-диском и увидел на прилавке сборник официальных советских хитов семидесятых. Купил — и сильно завис на этом наивном искусстве. Бесконечно крутил «Увезу тебя я в тундру», «Не надо печалиться», «Мой адрес — не дом и не улица». Под такой аккомпанемент мои родители зачали меня.