и надо. Эх, жизнь! Мать тут еще… Не мать, а так… одни мужики у нее на уме. Вот и посадила меня… Ладно, отсижу, не буду я больше вмешиваться. Пусть живет, как хочет. А этому хромому не мешало бы поломать и вторую ногу, чтобы на обе хромал».

— Встать, суд идет! — объявил секретарь.

Все встали. Встал и Сергей, сложив автоматически руки за спину, — в тюрьме и не тому научат. Сели.

— Подсудимый, встаньте. Фамилия, имя, отчество? — ровно говорил председательствующий.

Опять все сначала, думал, хоть в суде не будут об этом спрашивать, думал Сергей, отвечая на вопросы председательствующего.

— Можете садиться.

Сергей сел. Председательствующий что-то говорил еще, ему отвечал прокурор, пожилой, в прокурорской форме человек, говорила что-то адвокат, молодая женщина, еще кто-то говорил, потом удалили свидетелей. Сергей сидел, безучастный ко всему, он «четко» знал, со слов тюремных «правоведов», что дадут не больше 3 лет и отправят в колонию для несовершеннолетних, ведь ему еще нет и 17 лет.

— Оглашается обвинительное заключение, — объявил председательствующий и начал читать.

Сергей слушал и не слушал. Он эту «обвиниловку» наизусть знал, изучая ее целую неделю в камере.

«…Тогда обвиняемый Воротов, нецензурно ругаясь, набросился на инвалида Помазкова и беспричинно начал его избивать. Ударил два раза кулаком по голове, а затем, схватив бутылку, ударил его бутылкой, разбил голову, чем причинил менее тяжкие телесные повреждения…»

«Витьку бы сейчас встретить, — думал Сергей. — Что бы он сказал обо всей этой истории? Все! Больше не погуляем с ним вечером. Он так играет на гитаре — заслушаешься. А поет! Ничего, мы еще свое возьмем. Выйду — и все будет нормально. Черт с ним, с хромым и с матерью. Пошли они оба… Мне самому жить надо. С тюрьмы начинать не очень здорово, но что делать? Переживем. А ноги бы этому инвалиду-потерпевшему не мешало переломать. Сволочь — вот он кто, а не потерпевший! Гад, сам же меня напоил, а потом всякие гадости начал говорить о матери и придираться к ней. Опять бы избил.

Мать, конечно, не ангел, пьяница и гуляка, я и сам знаю. Но когда такой подонок начинает ее обливать грязью… На суд явились вместе, и во хмелю оба. Сына родного посадила, и хоть бы что. Передачи носила. А сколько раз домой не пускала: «Погуляй, погуляй», — а где погулять, когда 12 часов ночи и на улице 20 градусов мороза? Метро закрывают, выгоняют. Хорошо Витька — друг и предки у него приличные: и накормят, и спать уложат!

— Подсудимый, встаньте.

«Что еще от меня нужно?» — подумал Сергей, вставая.

— Признаете себя виновным? — спросил председательствующий.

— В чем? — не понял Сергей.

— В учинении драки и избиении гражданина Помазкова. В причинении ему телесных повреждений.

— Драки не было никакой, — начал он объяснять.

— По голове бутылкой его били?

— Ну, ударил один раз.

— Значит, признаете? Да или нет?

— Признаю. Да.

— Расскажите, как у вас все это произошло.

Сергей подробно и не спеша рассказал, как мать и Помазков принесли бутылку водки, мать поставила закуску на стол, сказала, что у нее именины. Сергей не хотел с ними пить и не хотел, чтобы мать пила, так как пьяной она вела себя очень плохо: плакала, ругалась. Но мать налила ему сама. Сергей выпил всего одну маленькую рюмку. Мать тоже пила немного. Всю бутылку выпил Помазков и, захмелев, начал говорить всякую чушь, в том числе гадости о матери. Нецензурно Сергей не ругался, он только называл Помазкова подонком и сволочью. Это Помазков на него наговорил, что он ругался нецензурно.

— Почему вы скрывались от следствия? — спросил председательствующий.

— Я не скрывался, — ответил Сергей. — Я жил у Виктора Поликарпова, так как дома не мог находиться.

— А почему не являлись по повесткам?

— Я не получал повесток, мне их не передавали. Помазков их, наверное, получал и куда-то девал.

— Не видел я никаких повесток, — сказал Помазков с места.

— Вас пока не спрашивают, потерпевший, — сказал председательствующий. — Помолчите.

Председательствующий еще задавал вопросы, Сергей отвечал. Задавали вопросы прокурор и адвокат о его учебе, жизни, проведении свободного времени, книгах, которые он читает, поведении матери. Сергей отвечал, отвечал. Потом ему разрешили сесть, и мысли его снова потекли непрерывной цепочкой.

«И ремесленное не успел закончить. Теперь уж после освобождения, если, конечно, примут обратно. Ребята уже закончат к тому времени, станут токарями…»

— Потерпевший, расскажите суду, что у вас произошло с подсудимым 5 марта вечером на квартире матери подсудимого?

— Мы, значит, немного выпили, воскресенье было, сидели, разговаривали. Я подсудимому начал говорить, что он иногда плохо себя ведет, грубит матери, курит, ругается, не слушает мать. Он на меня начал ругаться нецензурно, стал выгонять меня, толкать руками. А я что, я на одной ноге. Я не мог с ним совладать, он вон какой…

«Врет все, врет!» — думал Сергей и глядел на мятый затылок По-мазкова.

— Он меня и того — бутылкой по голове, вот, шрам остался. — И Помазков повернул голову к судье, показывая пальцем на шрам. — Ну, у меня, понятно, полилась кровь, мать его вступилась, отняла бутылку, а то бы он меня убил.

— Врет он все, — громко и зло сказал Сергей.

— Вам слова не давали, подсудимый. Молчите, — сказал председательствующий. — А о матери подсудимого вы что-нибудь говорили?

— Говорил. Говорил, что ей тяжело, что она работает одна, что ей надо помогать.

«Вот мерзавец», — думал Сергей.

— А почему вы находились в квартире подсудимого? — спросил председательствующий.

— Я знаю его мать и бывал у нее. А сейчас там живу, — добавил он.

— Вы давно с нею знакомы?

— Около года.

— У вас есть семья?

— Да, есть, но я с нею не живу. Мы с Полиной… — Он кивнул в сторону матери Сергея. — Хотим жить вместе, а подсудимый не хотел этого, выгонял меня.

Потом говорила соседка, тетя Тоня, которая слышала шум, крик, ругань и видела окровавленного Помазкова. Рассказала, что кричал и ругался Помазков и плакала мать Сергея. Сергей не кричал и не ругался, он выталкивал Помазкова из комнаты и говорил, чтобы тот убирался от них. Рассказала также, что мать Сергея — гулена, а Сережка — безнадзорный с малых лет.

Потом говорил мастер, Иван Андреевич, просил не лишать свободы Сергея, говорил, что он не знал о сложности домашних условий Сергея. Сергей сам не рассказывал, а училище не поинтересовалось. Что на следствии мастер не знал обо всех обстоятельствах дела. Следователь ему сказал, что Сергей, пьяный, избил отчима. Говорил, что если Сергея не посадят, то ему дадут общежитие, заберут его от