Молча, не произнеся ни слова, юноши повиновались.

Когда шорох их шагов стих, телохранитель задумчиво произнес, глядя в костер:

— Не один ли это из тех салэх, что вырезали отряд Лох Белаха?

Сида вздрогнула.

— Я знаю, феанни, что, а вернее, кого ты ищешь в окрестностях Красной Лошади. Лох Белах сам был мастером клинка, и его воины тоже подбирались один к одному. Куда же они исчезли?

— Ты думаешь, Этлен?..

— Да, я думаю, там, где по лесу бродят дикари с такими навыками рукопашной, мог пропасть и отряд посильнее, чем у него. И посильнее, чем наш.

— Да пусть они будут хоть трижды мастера, — взвилась Мак Кехта, — я накормлю их сталью и заставлю подавиться собственными кишками!

Этлен покачал головой:

— Интересно было бы мне сразиться с ночным гостем хоть на мечах, хоть без оружия.

— До сих пор у тебя не возникало сомнений в собственном мастерстве.

— Непобедимых не бывает, — отрезал воин. Посидел немного, вздохнул и, поднимаясь, добавил:

— Пора отдыхать, феанни. Ложись. А я проверю, как там наша охрана.

И уже на границе света и тьмы обернулся и взглянул сиде прямо в глаза:

— Заметь, феанни, он их пощадил. Грязный, вонючий, зверообразный салэх сохранил жизни двум пытавшимся его убить перворожденным. Есть над чем поразмыслить, верно?

Отроги Облачного кряжа, прииск Красная Лошадь, ленивец, день пятнадцатый, вскоре после рассвета

Утро начиналось как всегда.

Скрипнул топчан за перегородкой из корявого горбыля. Шорох одежды. Шлепанье босых ног по земляному полу. В сенях приглушенно брякнуло ведро и осторожно, без удара, притворилась дверь. Гелка убежала к реке по воду.

Пора вставать. Рассвело.

Я откинул шкуру, заменяющую одеяло. Чем хороши полуземлянки, так это прохладой. Даже в последний летний месяц холодный воздух, тянущий из устья шурфа сквозь щели в притворенной ляде, вынуждал ежиться и торопил побыстрее напялить на себя одежонку. Странно подумать, что еще год назад легкий сквозняк вызывал раздражение и досаду. Вот уж воистину — все познается в сравнении.

Посидев какое-то время босиком — пол так приятно холодил пятки, — я поднялся и начал копошиться по хозяйству. Прежде всего растопил печь. Еще одна мука, которой мы обязаны упрямому суховею. До этой весны печь внутри дома была благом, спасением не только в зимнюю стужу, но и в не балующие теплом летние деньки, осеннюю сырость и весенние заморозки, а тут вдруг стала сущей пыткой! Мне-то хорошо — позавтракаю и в холмы, а Гелке предстояло целый день вертеться у пышущего жаром очага.

Подбросив в топку дровишек, я волей-неволей полез в шурф. Ох, как не хотелось этого, а что делать? Другого способа хранить припасы у нас еще не придумали. Во всем поселке погреба были только в «Бочонке и окороке» да «Развеселом рудокопе». Теперь остался только в «Бочонке».

Шурф, конечно, тоже не выход из положения. Ну, да лучше такое хранилище, чем никакого.

Мне еще повезло — от прежних хозяев (или хозяина) участка осталась вместительная ниша в стенке на глубине двух саженей, закрываемая двумя крепкими створками с надежным засовом. Мера предосторожности далеко не бесполезная, если учесть, сколько каменных крыс ползает нынче по выработкам.

Каменные крысы. Об этих тварях стоит рассказать подробнее. Южанам, не бывавшим в этих суровых краях, боюсь, меня не понять. Смешно сказать, себя-то я южанином давно перестал считать, хоть и увидел впервые небо в имении батюшки в десятке лиг от благословенного Соль-Эльрина. Конечно, крысы живут везде, где ступает нога человека. В амбарах и подполах, в трюмах кораблей и в храмовых лабиринтах бегают, суетятся, посверкивая красными глазами-бусинками, противные грызуны. Серые и черные, рыжие и бурые, говорят, есть даже белые. И не вывести их ни ловушками, ни ядовитыми приманками, ни прирученными лесными котами, ни длиннохвостыми куницами. Даже совместные усилия объединенного круга учителей Школы, составленного, как на подбор, из чародеев первой ступени посвящения, не давали по-настоящему действенного результата. Только временное облегчение. А через пару месяцев крысы возвращались.

Так вот, в сравнении со своими северными сородичами эти бестии могут показаться милыми домашними зверюшками.

Во-первых, размер. Просто гордость распирает от нашей каменной крысы. Когда зверь сидит, его голова повыше моего колена будет. А прыгучая! С места до горла человеку достает. Ну, на живучесть, положим, и обычные крысы не жалуются. А этих не зря-таки каменными прозвали. Хотя, конечно, это я загнул. Каменными их называют за то, что они в камнях, то есть в скалах, да старых выработках живут. Что они там жрут? Может, заблудившихся старателей? Ну, не стуканцов же. Их сожри попробуй.

Так или иначе, а часто крысиные стаи пробираются в рассечки по ходам, стуканцами прорытым. Поскольку такой лаз и у меня теперь был, несмотря на то что постарался я его забить горбылем да старыми стойками, гуляли твари по моим рассечкам, где сами хотели. Одно счастье — на поверхность из выработок каменные крысы выбирались неохотно. То ли света солнечного не любили, то ли свежий воздух их отпугивал. Иначе не спасла бы ни прочная ляда на шурфе, ни железный засов. Схарчили бы ночью, сонного.

Их бы и дверцы кладовки не остановили, но, хвала Сущему и неизвестным предшественникам, с умом потрудившимся, ни с лестницы, ни со дна шурфа крысы до желанной цели не дотягивались.

Покряхтев больше для своего удовольствия, я выволок наверх закрытый плотной крышкой казанок со вчерашней похлебкой и взгромоздил его на печь, а сам вернулся снова в шурф за мешочком муки и ломтем сала в пару фунтов весом.

Все-таки худа без добра не бывает. Никогда в жизни мне не удавалось стряпать так вкусно, а главное, бережливо, как Гелка. Такой дочкой любой отец гордиться должен. Хоть родной, хоть приемный.

Легка на помине моя хозяюшка. Голос Гелки послышался с улицы. С кем-то поздоровалась… Кого это еще принесло ни свет ни заря? Для гостей рановато.

Толкнув ладонью дверь, я выглянул наружу. После полумрака шурфа и хижины яркий свет утреннего солнца ударил по глазам, закружил пронзительно-белые пятна, стремительно наливающиеся чернотой, под плотно стиснутыми веками.

— Доброго утра тебе, Молчун, и удачного промысла! — Около моего нехитрого инструмента для промыва породы стоял Белый. Голова, а следовательно, начальник над всем приисковым людом, смущенно переминаясь с ноги на ногу. От этого вся его худая нескладная фигура живо напомнила мне красноголового журавля. Славная птица. Жаль, что так далеко на север не забирается.

Гелка, увидев меня, чуть не бегом проскочила в дом, тихонечко поздоровавшись на ходу. Плеснувшая из ведра вода залила ей юбку ниже колена. Нет, надо-таки сделать коромысло. Вот сегодня же все брошу и смастерю.