Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хромаешь, служивый? — приподнял он в знак приветствия выцветший картуз.
— Да, зацепило слегка, — отмахнулся тот.
— Давай мы тебя до станции Духовской доставим. Там, я слышал, санитарный поезд дожидается.
Солдат удивленно посмотрел на груженую подводу.
— Так куда ж?
Подвода и впрямь была доверху забита пожитками, среди которых еле помещались старуха, молодая женщина и двое детишек.
— А мы Пелагею попросим пешочком прогуляться. А, Пелагея?
Предложение было адресовано молодой женщине. Та принялась неуклюже сползать с телеги, и тут только солдатик заметил ее выпуклый живот.
— Э, нет, сиди на месте, бабонька, — остановил он ее. — Спасибо сердечное, отец, но я уж сам как-нибудь.
— Ну, как знаешь.
— Сколько до станции?
— Да верст пятнадцать будет. Дойдешь?
— Доковыляю.
— Ну, бывай, солдатик. Но, милая!..
Хлестнув лошадь вожжами, старик двинулся дальше. Перемалывая раскаленную пыль, заскрипели тележные колеса.
Красноармеец захромал следом…
Однако долго он идти не смог — от большой потери крови начала кружится голова, одолевала слабость. Оглядевшись по сторонам, он отыскал тенек под ивой, присел и принялся разматывать обмотки, чтобы промыть рану водой из фляги…
Рана кровоточила, распухла и болела все сильнее. Прижав к ней последний кусок чистого подшивочного материала, красноармеец намотал обмотку, поднялся и попытался продолжить путь. Не вышло. Сделав несколько шагов, он почувствовал, как повязка снова набухает, а в башмаке собирается горячая влага.
Солдатик снова остановился и завертел головой. Дорога была пуста — последние автомобили и подводы уже покинули Смоленск.
Сунув руку в карман, боец извлек три последние обоймы к трехлинейной винтовке. Пятнадцать патронов. И больше ничего — ни гранат, ни штыка, ни ножа.
Тяжело вздохнув, он принялся обдумывать свое незавидное положение…
Идти, превозмогая боль и через каждую сотню шагов отдыхать? Далеко ли так уйдешь? Немец-то рядом — на дальней окраине города. Постучаться в какой-нибудь дом, попросить, чтобы спрятали? Но хорошо ли подвергать чужие жизни опасности?
Сунув патроны обратно в карман, солдатик хотел было закурить, да вовремя вспомнил, что кисет опустел еще утром.
— Эх-х… — простонал он, — что за жизнь, растудыт ее…
Внезапно он заметил вдалеке странную фигуру, пересекающую переулок.
— Поп, что ли? — прикрывшись ладонью от солнца, пробормотал красноармеец. И что есть силы закричал: — Эй! Святой отец! Погодите! Вы меня слышите?!
Москва
Август 1945 года
Пока ехали на служебном автомобиле в клинику, Валентина еще раз подробно описала внешность подозрительного пациента, а также рану, с которой тот обратился за медицинской помощью.
— На какой ладони, вы говорите? — поинтересовался Старцев.
— На правой.
— А как он ее объяснил?
— Довольно просто, — припоминала Валентина. — Он сказал, что получил ее из-за собственной неосторожности во время работы в столярной мастерской.
— В столярной мастерской… А где она находится, не сказал?
— Местом работы мы не интересуемся.
— Ясно…
Иван задал еще несколько вопросов, потом замолчал. Так и доехали до знаменитой клиники на Соколиной Горе.
Дежурные медики из «травмы» удивились позднему визиту Валентины в сопровождении оперативников Московского уголовного розыска. Тем не менее к ситуации отнеслись с пониманием и предоставили всю необходимую учетную документацию.
— Вот он. Полоскаев Иван Демидович, одна тысяча девятьсот первого года рождения, — отыскав нужную запись, прочитала Валентина. — И адрес.
Старцев принял из ее рук журнал и дважды перечитал строчки, написанные простым карандашом. Пожевав губами, спросил:
— Запись целиком с его слов?
— Да.
— То есть документов при обращении вы не требуете?
— Нет, конечно, — пожала плечами молодая женщина. — По инструкции документы нужны только при оформлении в стационар. А также при обращении пациентов, проживающих в данном районе. На каждого из них в регистратуре заведена персональная карточка. В экстренных случаях (а Полоскаев пришел со свежей резаной раной) мы обязаны оказывать помощь без каких-либо документов. При подозрении на криминальный характер травмы должны сообщить в милицию. Но в данном случае был хотя и глубокий, но обычный бытовой порез.
Старцев поглядел на товарища.
— Это означает, Саша, что он мог назвать любую фамилию и придумать любой адрес. Буквально первый пришедший на ум.
Ознакомился с записью и Васильков.
— Печатников переулок, дом десять, квартира восемь, — прочитал он. И тут же преобразился: — Так это ж рядом с нашим управлением! Там пешком — минут пять!
— Может, и пять, — хмуро отозвался Иван. — Сейчас проверим, не сомневайся.
Связавшись по телефону с дежурным по управлению, Иван вызвал к означенному адресу участкового инспектора. Затем сыщики отвезли домой Валентину, оттуда поехали в Печатников переулок.
Дом под номером десять представлял собой старое трехэтажное строение с узкой металлической калиткой, прилепленной к правой боковой стене. Время было позднее, ни одно окошко в доме не светилось.
Участковый инспектор — высокий старший лейтенант лет двадцати шести — дожидался возле дома. Представившись, сыщики отворили калитку, прошли вдоль стены и оказались в небольшом, наполненном зеленью дворе.
— Нам, должно быть, в первый подъезд, — определил Старцев, заметив со стороны небольшого дворика две деревянные двери.
Вошли в подъезд. На каждом этаже располагалось по три квартиры. Поднялись по длинным каменным пролетам на третий.
Под звонком квартиры № 8 висел список из трех фамилий: «Огурцов В.М. — 1 звонок; Петренко А.И. — 2 звонка; Кац А.Х. — 3 звонка».
— Как мы и думали: никаких Полоскаевых здесь не значится, — вздохнул Старцев. — Вы вот что, товарищи, приготовьте на всякий случай оружие. Мало ли…
Васильков и участковый послушно достали пистолеты. Иван вынул из нагрудного кармана удостоверение сотрудника МУРа и, однократно нажав на кнопку, проворчал:
— Но мы все же потревожим сладкий сон товарища Огурцова…
Через некоторое время за дверью послышались шаркающие шаги. Провернулся ключ в замке, дверь приоткрылась. В образовавшейся щели появилось заспанное лицо мужчины лет шестидесяти.
— Вам кого? — недовольно спросил он. Заметив развернутое удостоверение Старцева, хозяин открыл дверь пошире и пролепетал: — Уголовный розыск? Слушаю вас, товарищи.