Папа-папочка, где ты? Что значили твои слова? Может, и вправду существует какой-то параллельный мир, куда уходят души? Пересечься с нашим он не может, но душа все видит и слышит? Папа еще говорил, что, когда мы страдаем, близким за нас больно. Они смотрят на нас из параллельного мира, бессильные помочь, – даже по головке не погладить! – и страдают сами. Получается, что я, чтобы не заставлять страдать папу, не должна позволять себе страдать сама? Но где же набраться сил?! Где, папа?

Я не могу удержать слезы. И так креплюсь на людях, но наедине с собой могу же я позволить себе поплакать! Если тебе больно это видеть, папа, – ты сам виноват. Я знаю, знаю, – люди гибнут, и никто не спрашивает их согласия. От болезней, от несчастных случаев, по воле убийц… Но ты ТАК поклялся не покидать меня, что я поверила. Будто в твоих силах было решать, когда умереть. Ты властен над жизнью, ты возвращаешь ее людям – почему же не допустить, что ты властен и над смертью!..

Подушка промокла от слез. Где-то есть носовые платки, надо встать. Только не хочется шевелиться.

Ой… Дверь тихо скрипнула. Растворилась: луч слабого света из коридора упал на мою постель. Мне не хочется поднимать голову. От рыданий болит горло. Да и показывать свое опухшее лицо тому, кто стоит сейчас в проеме двери – кем бы он ни был, – я не намерена.

– Маша… – тихо прошептал мужской голос.

Чей голос? Никак не могу сообразить. Делаю вид, что сплю.

– Машенька, – мужчина прикрыл дверь, входя в мою комнату, – я слышал, что ты плачешь… Я могу что-нибудь сделать для тебя?

Это Игорь, теперь я узнала голос. Смешной какой вопрос. Верни мне папу, Игорь, если можешь. Это единственное, что нужно для меня сделать. А если не можешь, то не задавай глупых вопросов…

Он шагнул к моей кровати. Я все лежала, уткнувшись носом в мокрую подушку. Он присел на край. Яся, мой котик, дремавший у меня под бочком, недовольно поднялся и потянулся. Потом покрутился и снова лег, подальше от пришельца.

– Я знаю, ты не спишь…

Игорь передвинулся немного, и его рука неожиданно коснулась моих волос. Я закрыла глаза. Можно представить, что это папа…

Игорь все гладил меня по волосам, и я начала засыпать. Помню, что в какой-то момент я положила голову папе на колени… нет, Игорю на колени… и снова заснула. Мне стало легко, хорошо…

Игорь обрадовался, что Маша не прогнала его, что позволила себя утешить, успокоить. Она даже начала засыпать под его рукой, а потом неожиданно перекрутилась, как это сделал недавно ее котенок, и положила головку ему на колени. Ей снится отец, понятно. Ну, пусть хоть во сне она немного побудет счастлива.

Через прозрачные занавески пробрался лунный свет и осветил Машино лицо – исстрадавшееся лицо маленькой девочки, на которую свалились большие недетские беды.

Но вскоре черты ее разгладились: она заснула глубоким сном. Игорь осторожно переложил ее головку на подушку и вышел из комнаты.

Несмотря на глухую ночь, он решил позвонить Кристине. Долго слушал, как ныли и плакали гудки в трубке, но так и не дождался ответа любимой. Что же творится с ней, насколько это все серьезно? Если Криска намерена с ним расстаться, почему не скажет прямо?

Тоскливо как.

Ему захотелось вернуться обратно в комнату к Маше, обнять ее и баюкать, снова гладить ее светлые волосики. Нет, это не влечение. Это чувство, что он нужен, – чувство, которое он с некоторых пор утратил с Криской, независимой и самостоятельной Криской, которая свою независимость, пожалуй, даже культивировала…

Ночью Алексею снился громадный город – метафора человеческого организма, придуманная академиком Донниковым, – населенный различными этносами, снующими по нескончаемым лестницам и коридорам. Они трещали на сотнях непонятных языков, сталкивались друг с другом, то обнимаясь, то расшибая лбы, а то и хватаясь за ножи. Сон чем-то напоминал ему «Вестсайдскую историю», и даже музыка великого Леонарда Бернстайна отдаленным эхом катилась по улицам фантастического города.

А потом вдруг появился сам академик очень большого роста – мегаполис оказался ему лишь по колено, – этакий Гулливер в стране Лилипутии – и веселым басом произнес: «А что удивительного? Это обратная связь. Вы думаете обо мне, а я думаю о вас, потому что у нас есть чем думать. Это я вам как врач говорю!»

…Не то чтоб сон был кошмаром, но Алексей обрадовался тому, что проснулся. Зеленый сад, залитый солнцем, куда приятнее глазу и душе, чем мираж безумного города. Некоторое время он стоял у окна, рассматривая обширные угодья академика, – вон там слепит глаза крыша теплицы, а там, правее, ровные грядки огорода расчертили землю; за ними, словно зрители, столпились кряжистые стволы вишен да яблонь; часовенку, однако, и не углядишь среди высоких елей и берез… Маша рассказала вчера, как копали тут когда-то рабочие, рыли траншеи для кустов, фундаменты для домиков, избушек, сараюшек – в общем, перелопатили весть участок, копошась в смачной осенней грязи. «Четыре черненьких чумазеньких чертенка…»

На такое имение требуются большие деньги. Даже огромные. Нет, речь не о том, что в него серьезно вложились в самом начале. Проблема в другом: чем больше имеешь, тем больше приходится тратить на обслуживание имущества. Теперь, как ни прекрасен этот участок земли, красота его окупается лишь эстетически, но отнюдь не финансово. Ты у этой красоты в кабале – ты на нее теперь постоянно работаешь, поскольку она у тебя на содержании.

Алексей снова вспомнил метафору академика и свой сон. По крайней мере, этим – землей, ее плодами и людьми, работающими на ней, – ты управляешь. Пока у тебя есть деньги – ты в силе. Ты принимаешь решения. А в «мегаполисе» Донникова ничего не зависит от мэра. И секрет успешного лечения, по мысли академика, заключается именно в том, чтобы мэр вернул себе бразды правления.

Любопытно, очень даже. Надо будет узнать поподробнее о его системе. В ней есть смысл – Алексей ощущал это не столько умственно, сколько интуитивно. Интересно, что Александра скажет. Но ей образ человеческого организма как мегаполиса наверняка понравится, подумал Кис, направляясь в душ.

На кухне не оказалось никого из домашних – по крайней мере, из тех членов семьи, которых детектив уже видел вчера, – зато у плиты орудовала бойкая приземистая женщина в темно-синих бриджах и белой с красными горохами кофточке. Крашеные темно-рыжие волосы топорщились в хвостике на затылке. По скорости, с которой в ее руках крутились-вертелись сковородки и кастрюли, ножи и разделочные доски, детектив сделал вывод, что это повариха, о которой говорила вчера Маша. Алексей поздоровался, спросил, где можно найти кофе и печенье. Та быстро вытащила запрошенное, включила кофеварку, метнула на чистый стол чашку с блюдцем и тарелочку с разнообразной выпечкой.

– Остальные уже позавтракали? – поинтересовался детектив.

– Ну вы и скажете! Десятый час, уж конечно!