Ада первой отложила в сторону пустую помятую миску с ложкой и, толкнув напарника в бок, довольно сказала:

– Я всегда знала, что мужчины – лучшие кулинары и повара.

– Чай за вами, – сказал я. – Займитесь, пожалуйста, любезная Ада.

Она кивнула и пошла мыть котелок.

– А теперь приступим ко второй части марлезонского балета, – негромко сказал я. – Леонид, как мне найти Харика?

Краем глаза я заметил, как замерла и напряглась Ада, возившаяся с котелком. На лице Лесика появилось несчастное выражение.

– Я... не знаю...

– Хватит играть со мной, – жестко сказал я. – Я и так потратил на вас слишком много времени. Если бы вы рассказали мне все, что знаете, еще тогда, в первую ночь, я бы сразу ушел и не стал тут... с вами...

– Мы хорошо к тебе относились, – подала голос Ада. – Мы старались тебе помочь. Тысячу раз мы могли расправиться с тобой, а тело сбросить в Серебрянку... Но мы этого не сделали. Мы дали тебе возможность прийти в себя. Если б ты свалил тогда, в первую ночь, неизвестно, как далеко ты бы ушел.

– Я признателен вам за то, что вы сделали и не сделали, – сказал я. – Но задерживаться дольше я не могу. И платить за сведения мне вам нечем. Дайте мне их в долг. Я верну долг при первой возможности...

– Ничего ему не говори! – крикнула Ада Лесику. – Я всегда знала: люди – неблагодарные твари...

Леонид посмотрел на нее, потом перевел взгляд на меня и, поморщившись, потер рукой то место на шее, которое недавно сжимали мои пальцы.

– Здесь решения принимаю я, – сказал он негромко. – В долг так в долг... Но у меня одно условие. Ты уйдешь завтра с рассветом. Ночью может понадобиться твоя помощь...

Ада, стоявшая неподалеку, слышала каждое слово. Она не стала, как обычно, возражать (это меня удивило), только спросила:

– Почему ты думаешь, что они придут именно сегодня?

– Чувствую...

– Тогда давай переберемся куда-нибудь, не дожидаясь ночи... Мест много.

Он помолчал.

– Нет. Здесь наш лагерь. Мы будем его защищать.

– Ну и глупо! – вдруг истерически заорала она. – Если их будет много, нам не справиться... даже при условии, что этот горе-вояка пожелает нам помочь! Нужно уходить!!!

– Мы останемся, – все так же негромко, но твердо сказал Леонид.

Ада села на землю и заплакала.

Я переводил непонимающий взгляд с одного на другого.

– Вы о чем? Кто такие они?

Леонид посмотрел на меня.

– Не уходи... И увидишь. Но приготовься: это не самое приятное зрелище. А поиски Харика могут подождать еще день; я расскажу все, что знаю, и это облегчит задачу.

– Хорошо, – сказал я, – уйду завтра. Рассказывай.

– Дурак! – заорала Ада сквозь всхлипывания, и непонятно было, к кому из нас это относится.

Лесик молчал, собираясь с мыслями; кажется, после вчерашней попойки сделать это ему было не так-то легко.

– Собственно, – начал он, – если ты отыщешь Харона, Человек Равновесия может и не понадобиться. Все, что тебе необходимо, знает Харон. Пожалуй, он даже лучше владеет ситуацией, чем Человек Равновесия, хотя со стопроцентной уверенностью утверждать не берусь. Начинать поиски следует с Холодных озер. Летом Харон работает там, на лодочной станции, там же он и живет. У него довольно теплый, хотя и маленький домишко, возможно, ты застанешь...

– Стоп, – сказал я. – Во-первых, сейчас – не лето. А во-вторых, мы с семьей летом довольно часто загораем на озерах, но никакого Харика, тем паче Харона, я не знаю. Лодочник там Федя...

– Это нормально, что ты не знаешь, – перебил Лесик. – Никто не знает. А Федя – да, есть такой. Но он – помощник. Главный там – Харон. Просто он почти никогда не выходит. Зато знает все про всех, все видит и все слышит. С началом весны он регулярно наведывается в свой домишко на озерах с зимней квартиры, о которой мне неизвестно. Кажется, она где-то в Нижнем городе. Впрочем, наверняка ты застанешь на озерах кого-то, кто сумеет тебе помочь. Послушай, Артем, а зачем все-таки тебе сдался Человек Равновесия?

– Хочу понять, что происходит и как исправить ситуацию. Он может объяснить...

– Уверен?

– Уверен.

– А ты хочешь исправить?

– А ты не хочешь?

– Нет. Я бы сделал так, чтобы мне, именно мне было комфортно. На остальных – плевать. Биться за них, защищать... Чего ради? Кто они мне?

– Ты не понимаешь...

– Это ты не понимаешь! – закричал он. – Нет морали! Есть инстинкт: защитить себя, свою самку, свой выводок и свою нору! Нельзя помогать миру: он не поймет и не оценит! Мы не герои! Защитить своих ты еще сможешь, защищая других – свернешь шею! Они же, эти другие, и помогут тебе ее свернуть, не погнушаются! – Он успокоился, посмотрел на удивленную Аделаиду, забывшую плакать, а потом снова повернулся ко мне. – Мой тебе совет: если Харон предложит показать Выход, возможность вернуться в нормальный мир, соглашайся. Думай о себе.

Как ни пытался я добиться от него, что должно произойти ночью, он отделывался коротким: «Будет драка». Я занялся оружием: разобрал автомат и пистолет, почистил, смазал оба ствола невесть откуда притащенным Аделаидой оружейным маслом, перебрал патроны... Все делал любовно, не торопясь: время позволяло.

Лесик следил за моими манипуляциями с одобрением, Ада – подозрительно.

Консервы кончились; ничего, кроме черствого плесневелого черного хлеба и воды, не осталось. Мы пообедали, Лесик сказал: «Нужно набраться сил, отдохнуть», – и ушел к своему тряпью. Аделаида сидела у самого ограждения и смотрела на воду, словно предчувствуя то, что должно случиться.

Вокруг по-прежнему не было ни души; не ездили машины, не ходил городской транспорт... Даже птицы молчали.

Я вышел из-под моста и немного прошелся, чтобы размять ноги. На том берегу Серебрянки за домами что-то горело, слышались крики и одиночные выстрелы. Значит, люди все-таки есть, вокруг что-то происходит, просто далеко от нас... Но черт возьми! Что случилось с этим миром, почему никто не борется? Неужели Лесик прав – остался только инстинкт, каждый спасает свою шкуру?!

Я вернулся назад и присел над засыпающим Леонидом:

– Лесик... Как я попал сюда, ты помнишь? Можешь рассказать?

– И помнить нечего, – проворчал он, – а тем более рассказывать. Притащили тебя двое: дед усатый, сам весь в крови, и мужик какой-то твоих годов. Просили позаботиться, оставили фляжку со спиртом, а денег не дали. Деду, как тебя положили, резко поплохело, но оставаться он не захотел, его отсюда мужик почти на себе волок.

Дед – это, возможно, Петрович, подумал я. Значит, он не погиб. А кто второй? И зачем меня тащили такое расстояние? И неужели они уперли мои часы?!