Спине было холодно. И заднице – тоже. А еще воняло сыростью, плесенью и прокисшим дерьмом. Ничего нет противнее запаха дерьма, киснущего в сырости. Отрезвляет и прочищает мозги почище нашатырного спирта.

Я закашлялся, почувствовал, как изо рта вылетел вязкий комок слюны с привкусом крови, – и открыл глаза.

Темно. Не как у африканца в кишечнике, но близко к тому. Но это я потом разберусь, откуда тут столь поганое освещение, потому что глаза к полумраку еще не привыкли. Зато боль пришла. В нижней челюсти и в запястьях.

Я попробовал сжать зубы. Получилось, хотя боль нехило так усилилась. Но терпимо, не вырубился снова. И зубы целы. Значит, жевалку тот здоровенный гад мне не сломал. Сука. Подкрался сбоку – и вломил с ноги. Хорошо, что мне расслабляться не надо было, и так расслабленный был дальше некуда. А то б наверняка челюсть моя от такого удара рассыпалась как карточный домик. И еще шея ноет, будто по ней рельсой хренакнули. Подобное всегда бывает после такого удара. А еще башка гудит. Это нормально. Нокаут ни для кого даром не проходит.

– Очухался? – донеслось справа.

– Типа того, – прохрипел я, после чего выплюнул второй кровавый комок, поменьше. Десны в области удара кровоточили, вот и накопилось в пасти сгустков, пока я был в отключке.

– Круто они нас подловили на выходе из мицу-но кокоро[9].

Я с трудом повернул голову направо. Блин, как же шея-то болит!!!

В общем, что-то подобное я и ожидал увидеть.

Виктор был распят на стене подобно коже, вывешенной для просушки. Руки максимально развели в стороны и вверх, после чего пристегнули их к стальным браслетам. Браслеты, в свою очередь, крепились к толстым цепям, свисающим из отверстий в стене. Продуманная система. Называется пристегнули-растянули. С ногами, кстати, то же самое. Лишний раз не пошевелишься без риска травмировать суставы, в которые врезалось железо.

Я, надо отметить, был стреножен точно так же. Перед этим тюремщики содрали с меня берцы и броню, оставив на мне лишь местами разодранный камуфляж. У Виктора брони не было, поэтому его лишь разули. Чисто из практических соображений, чтоб стальные, местами ржавые «браслеты» вреза́лись прямо в живое мясо. Кстати, вре́зались они уже неслабо, причем и в меня тоже. По ходу, давно мы тут висим, несколько часов. Судя по тому, как ноют руки, не исключаю, что почти сутки в стальных браслетах проболтались.

– Мицуноко… или как там оно – это ты про Замедление?

– Ага, – равнодушно произнес Виктор. – Про него. Кстати, я сам виноват. Давно не практиковал миккё[10], все больше на физуху полагался. Вот и попался как идиот.

– Аналогично, – вздохнул я, не требуя более расшифровки мудреных словечек. Начнет Японец рассказывать да пояснять – еще больше непонятно станет плюс уши завянут и отвалятся. – Раньше надо было выходить из Второго внимания. А то все силы на него потратил – и вот результат.

– Кстати, из тебя вышел бы неплохой синоби, – усмехнулся Савельев. – Первый раз вижу гайдзина[11], который так запросто входит в мицу-но кокоро.

Что такое «гайдзин» я знал, сам же Виктор пояснил как-то.

– Тоже мне, коренной джапан, – фыркнул я. – Чем языком чесать, лучше скажи – ты Настю не видел случайно?

– Случайно нет, – отозвался Японец. – Как меня накрыло на тему замочить тебя во что бы то ни стало, так всё остальное потеряло смысл. Осознавал ведь, что это наведенный приказ, а сделать ничего не мог. Лишь когда вслед за тобой за черту прыгнул, сумел оборвать ментальные нити и завалить второго псионика. А Настя – она за чертой осталась, ей мицу-но кокоро недоступно.

– Понятно, – сказал я. – Значит, или погибла, или…

За стальной дверью, вделанной в стену напротив, послышались шаги. Загремели ключи – кто-то явно перебирал в коридоре нехилую связку.

– Если сюда сейчас ворвется эта несокрушимая дева, перемочившая всех черно-красных, и примется нас освобождать, я твои романы больше читать не буду, – предупредил Японец. – В гробу я видал такой заштампованный поворот сюжета. К тому же быть обязанным жизнью девчонке, пусть даже танталовой, это не по мне.

– А я твои тем более не буду, – огрызнулся я. – Их, кстати, в каком-то из миров под моим псевдонимом печатают, чтоб ты знал. Мне редактор недавно написал. И добавил, что читателей твоя история интересует не меньше моей.

– Каких читателей? – вылупил на меня глаза Виктор. – Мою трилогию кто-то издал?

– Ага, – с издевкой произнес я. – Даже твои мицу-кокоры перевели на человеческий язык, иначе в той трилогии ни хрена непонятно.

Виктор слегка набычился. Даже если ты весь такой из себя невозмутимый ниндзя, к собственному творчеству все равно будешь относиться трепетно, а «критиков с собственным мнением», мягко говоря, недолюбливать. Этим все авторы болеют поначалу. До тех пор, пока не забивают на «мнения» и не начинают просто работать для тех, кому их творчество интересно. А на всех остальных принципиально не обращать внимания, ибо просто невозможно написать книгу, которая нравилась бы абсолютно всем, что отмечал еще великий Сервантес.

Кстати, что бы там Савельев не говорил насчет литературных штампов, я бы, например, не отказался от того, чтобы за дверью сейчас реально оказалась Настя. Не нравится мне, если честно, когда меня грамотно подвешивают на цепях так, что, будь ты хоть сам супермен, хрена с два самостоятельно освободишься.

Но увы, моим надеждам не суждено было сбыться.

Стальная дверь со скрипом отворилась, и в камеру неуклюже вошел плечистый лысый мужик, катя перед собой стальную медицинскую тележку на колесиках. Которая мне сразу не понравилась, ибо на ней были разложены инструменты, в предназначении которых сомневаться не приходилось.

– Ну, здравствуй, Снайпер, – произнес мужик, остановившись посреди камеры.

– Ну, привет, полковник, – хмуро произнес я.

Мне был хорошо знаком этот человек в черно-красном костюме с засученными рукавами, благодаря чему была хорошо видна сетка грубых шрамов на мускулистых руках. Прям будто вчера это было. Прокуренный кабинет, лысый безногий тип с полковничьими погонами, сам когда-то чуть не ставший мутантом… И короткий приказ: «Расстрелять!», вызвавший недоумение даже у его подчиненных. Что, впрочем, нисколько не помешало им поставить меня к стенке.