— Чтоб из-за ширмы не высовывались, — цедит Алик. — Сейф для вас закрыт.

Ну, не буду же я по каждой мелочи звонить Цвету. Закрыт так закрыт. Свой поставим. Сам же первый орать будет, чтобы убрали. Не дождавшись от меня ответа, он уходит в подсобное помещение за стойкой.

— Чёт не очень он радостный, — делится своими наблюдениями Ширяй.

— Ага, человек такой. Закрытый. Но не обращайте внимания. Вы здесь не отдыхаете, а работаете. А у нас в стране, как вам известно, человеку труда почёт и уважуха. Да? Да. Юра, пожалуйста, я тебе говорил уже, но ещё повторю. Всё что ты видишь и слышишь, ты сразу забываешь на всю оставшуюся жизнь. К Лидии клинья не бьёшь, не отвлекаешь её, а, наоборот, следишь, чтобы ей было хорошо, удобно и необременительно в твоём обществе. Ну, и вечером провожаешь до дома.

— Да понял я, понял, — машет головой Ширяй. — Ты сто раз уже говорил. Слово в слово.

— Повторенье — мать ученья. Слыхал? Я думал, ты будешь сидеть отдельно и контролировать всю площадь, но наш… провайдер изменил условия. Понимаешь? Ничего, сумеем заработать и в этих условиях.

Я беру Лиду за руку.

— Лида, желаю тебе в первый день большого пула. Пока не решим с сейфом, буду приходить и инкассировать, а потом деньги можно будет оставлять здесь.

Выйдя из бара, сразу звоню Платонычу и прошу сейф. Он обещает помочь. Сегодня первый день работы после перерыва, поэтому ставок будет очень мало, но мне всё равно придётся приходить.

Вечером я веду Раджа на прогулку в сторону бара. Оставляю его у входа, а сам захожу внутрь. Да, всего семьдесят рублей. Их забирать у Лиды нет смысла, всё равно завтра выдавать выигрыш. Так что я просто довожу её до дома. Пёс радуется, узнав её и активно машет хвостом.

— Зайдёшь? — спрашивает она.

— Не могу. Родители потеряют.

Я чмокаю её в щёку и возвращаюсь домой.

Ну, и с этого момента всё постепенно входит в свою колею. Наступает скучное царство рутины. Самое значимое событие — это установка сейфа. Его заносит восемь человек, так что Альберт, думаю совершенно не рад, что закрыл нам доступ к своему небольшому деньгохранилищу.

Народ делает ставки неохотно. Значимых соревнований не так много. Если бы не Лида, привлекающая мужиков своей внешностью, то вообще бы ничего не ставили. А так, вокруг неё хоть какой-то движ происходит.

Наступают застойные времена чёрного снега и ожидания весны. Почти как в жизни всей страны. Я хожу на тренировки. Занимаемся мы на новеньком ковре. Скачков доволен, а мы и подавно. Постепенно, по одному человеку вводим в наш коллектив новых пацанов, лично отбираемых Ширяем. Тренер не возражает.

После тренировок обычно привожу домой Трыню. Ужинаем, болтаем, всё как обычно. Одноногий не проявляется. В школе конец четверти. Пишу контрольные, хожу на заседания комитета комсомола. Валю Куренкову избрали первым секретарём райкома, а Крикунова — вторым, но учебный год он должен дотянуть в школе.

Регулярно хожу на бюро. Раз в неделю встречаюсь с Новицкой. Иногда реже, поскольку периодически то ей, то мне некогда. Несколько раз в неделю вижусь с Большаком. Он активно использует Баранова и подгребает немногочисленных коммерсов под свою торговую сеть.

Сам он готовится занять место председателя Облпотребсоюза. Утверждение должно пройти со дня на день. Кофман заматывает и затягивает дело, насколько возможно. Там всё идёт очень вяло.

Рыбкина меня вроде бы не сторонится, но былой теплоты нет. Дома у нас она больше не бывает и мама постоянно о ней спрашивает. Мне кажется, она скучает. Ни в чём особенных подвижек не происходит, но медленное поступательное движение идёт. В общем, даже от мысленного перечисления всего этого клонит в сон.

— Андрей Михайлович, а вы курите? — спрашиваю я.

Я сижу на старом стуле, закинув ногу на ногу, за кулисами в большом актовом зале горкома.

— Нет, — отвечает он, не глядя на меня.

Он в который раз проглядывает план мероприятия. Сценарий.

— А пьёте?

— Брагин, — отрывается он от чтения. — Чего тебе надо?

— Вы субординацию-то соблюдайте, товарищ, — ухмыляюсь я. — Какой-то второй секретарь райкома, будет со мной так разговаривать. Я, между прочим…

— Вот завалишь собрание, я тебе лично всю жопу распинаю.

— Да куда вам… Меня даже наш физрук не одолел, а вы вообще неспортивный. Такое чувство, что в детстве вы на скрипочке играли, а не на бокс ходили. Да? Сознайтесь, товарищ Крикунов.

Он возвращается к бумагам и старается не обращать на меня внимание. Волнуется. Не верит в моё мастерство ведущего. Ему достанется, если я накосячу. Но я не накосячу, я знаю. И вообще, настроение у меня отличное. Завтра последний день четверти, только в школу я не пойду, потому что утром поеду в аэропорт.

Москва и Рига заждались меня… Нас… Не меня, а нас. Я лечу не один, а с первым секретарём горкома ВЛКСМ. Очень удачно получилось, что в ближайшие дни в Риге проходит Всесоюзная конференция работников лёгкой промышленности. А нам, как раз, нужно расширять работу в этом направлении.

Открывается дверь и заходит Лена Иванова.

— Готовы? — спрашивает она.

Её пока не прессовали. Ждём сигнала от Кофмана. Если потребуется, запрессуем.

— Готовы, — отвечает Крикунов.

Он-то к чему готов? Будет за кулисами сидеть и в ус не дуть.

— Лена, он сейчас на тебе? — спрашиваю я и подмигиваю.

— Кто он?.. Блин, Егор! — она начинает ржать. — Балбес! Всё, давай выходи уже, там полный зал собрался.

Ну что же, работаем! Я выхожу из боковой двери и поднимаюсь на сцену. Кто бы мне сказал, что на старости лет я стану артистом. Погорелого театра… Подхожу к микрофону. Песня про зайцев. Улыбаюсь, но тут же прячу улыбку. Вообще, никакое это не собрание, а какой-то концерт. Агитбригада. Грустный карнавал. Взгляды серьёзных партийных и комсомольских деятелей направлены на меня.

В зале тишина, и даже школьники, комсомольский актив из разных школ города, ведут себя примерно. Ладно, действительно пора начинать. И я начинаю:

Нас водила молодость

В сабельный поход,

Нас бросала молодость

На кронштадтский лёд.

Боевые лошади

Уносили нас,

На широкой площади

Убивали нас.

Но в крови горячечной

Подымались мы,

Но глаза незрячие

Открывали мы…

В полной тишине чётким голосом я читаю