— Ну да, в школе.

— Может, прокатимся? У меня лыжи есть, целых пять пар, выберешь себе любую.

Таня обернулась на дом, представила себе, что вот сейчас она вернется туда, будет пить кофе с Игорем Николаевичем, он снова, в который уже раз, станет рассказывать ей о том, как перепутал этажи и вошел в квартиру с трупом Вадима, как переживал, что Таня исчезла, затем захочет поговорить о том, как она сама оказалась свидетелем убийства, после чего, вероятно, наговорившись и утомив ее всеми этими разговорами, он усадит ее за пианино, и они начнут заниматься. И такая тоска ее взяла, так ей стало нехорошо от того, что ей придется расстаться с этим морозным солнечным лесом и снегом, что она кивнула:

— Пошли. У тебя куртка есть, чтобы мне не возвращаться?

— Да у меня сто курток!

Она смотрела на него, такого молодого, в чем-то бесшабашного, учитывая способ знакомства, веселого, жизнерадостного, подумала о том, что у него-то в жизни все в порядке и ему не нужно скрываться от полиции, как Игорю Николаевичу, да и ей самой. И ей тоже на время захотелось оторваться от проблем, вскочить на лыжи (в школе она на лесной лыжне всегда была первой!) и помчаться, если получится, наперегонки с этим дерзким программистом. Она уже видела, как обгоняет его на лыжне, как хохочет, показывая ему язык. И вдруг она поняла для себя, что вот этот чудесный заснеженный лес, этот румяный симпатичный парень, суливший ей предстоящую лыжную прогулку, — это и есть самая настоящая жизнь, которая сделает ее счастливой. Пусть и ненадолго. А все эти ее утомительные занятия, ее стремление сыграть лучше и быстрее, чтобы удивить, порадовать своего учителя, и вся эта ее любовь к нему, как к благодетелю и талантливому человеку, — все это стало для нее настоящей пыткой, к которой прибавилась и еще одна, в которой она боялась признаться даже себе. Та близость, которая возникла между ними, вместо того чтобы сделать ее счастливой, сделала ее теперь как бы обязанной быть с этим мужчиной всегда. Да, он не стар еще, довольно красив, у него здоровое, хорошо пахнущее тело, он ласков, он любит ее, наконец, но тогда почему же она с ним чувствует себя так напряженно, примерно так же, как когда сидит рядом с ним за инструментом и разучивает новую пьесу или сонату? Она словно и в постели боится подвести его, разочаровать.

…Женя, так звали парня, протянул ей руку, она положила свою ладошку в его ладонь, он схватил ее, и они вместе побежали к стене, забравшись на которую без труда по выпуклым камням спрыгнули уже по другую ее сторону, оказавшись в соседнем саду или лесу. Она не чувствовала холода, совершенно! Да и нога перестала болеть!

Огромный дом с розовой черепицей оказался очень красивым внутри. Стоя в круглом холле, полы которого были выложены белой плиткой с черными вкраплениями, Таня стояла и ждала, когда же ей принесут куртку и лыжи. Она слышала, как Женя чертыхается где-то в глубине дома, и спрашивала себя, как это она решилась вот так, не предупредив Игоря Николаевича, который уже наверняка встал и теперь разыскивает ее, отправиться в чужой дом и довериться незнакомому парню. Но солнце, бьющее в высокие, до пола, французские окна холла, было таким ослепительным и все вокруг наполнялось таким жарким теплом и ощущением радости, что она просто запретила себе думать о чем-то другом, кроме предстоящей лыжной прогулки.

Дверь распахнулась, и она увидела сияющего Женю, который тащил в руках целый ворох курток — черная, красная, голубая, белая!

— Это куртки твоих девушек?

— Не, моей мамы. Тоже любительница лыж. Она сейчас в Москве, завалена работой, она архитектор… Ну что, выбирай, а я пойду за лыжами. Да, и еще шапку поищу, все-таки мороз, а ты совсем раздета.

— Вот эту можно? — Она извлекла из пестрой кучи нежно-голубую куртку и надела. — Как? Нормально?

— Вау! Какая ты красавица, Таня!

И он, перешагивая через куртки и цепляясь за них ногами, подошел к ней совсем близко и теперь смотрел на ее лицо, любуясь. Она закрыла глаза. Отчего ей так захотелось его поцелуя?

— А у тебя мазь лыжная есть? — Она тряхнула головой, чувствуя, что с ней происходит что-то странное, непонятное.

— Конечно! Тебе что больше подойдет: «Swix», «Briko» или наш «Марафон»?

Он чувствовал себя отвратительно, когда вечером, сославшись на «одно важное дело», выкрал из сумочки собственной жены неизвестные ему ключи (их было два, один желтоватый, старый, длинный, обыкновенный и страшноватый, словно ключ в ад, другой — новенький, судя по всему, от верхнего замка, да и сделан он был недавно, вероятно, в первый день, когда была снята квартира), вышел из дома, проехал два остановки на троллейбусе и в большом торговом центре заказал копии ключей. Он считал, что ему крупно повезло, что мастер еще был там, но уже собирался уходить, одеваясь за своей стеклянной конторкой. Через несколько минут ключи были готовы.

Он чувствовал себя отвратительно, когда, вернувшись домой с копиями ключей, оригиналы положил обратно в сумочку жены.

Он чувствовал себя еще более отвратительно, когда на следующий день, надев на себя два свитера, куртку и меховую шапку, поехал по указанному адресу на Садовую-Каретную и, заняв наблюдательный пункт в маленькой булочной, начал следить за подъездом номер один, тем самым, где была сфотографирована его жена Рита. Машину он оставил за два квартала от дома, чтобы не светиться.

Но ему стало еще более отвратительно, когда спустя примерно полчаса он увидел Риту, поднимающуюся на крыльцо подъезда. Значит, Вероника не врала.

Она не сразу вошла. Сначала достала телефон и кому-то позвонила. Кивнула, спрятала телефон, как если бы быстро с кем-то о чем-то договорилась, и буквально через пару минут к подъезду подошел высокий мужчина в длинной, шоколадного цвета дубленке, без шапки, но с портфелем. Миша Шевелев — вспомнил он слова Вероники. Миша попытался свободной рукой обнять Риту, но она отстранила его, открыла дверь, и они вместе скрылись за нею. Желтый клин света высветил их спины, дверь закрылась, и Сергей почувствовал физическую боль сразу во всем теле.

Он не знал, что ему делать. Но ноги сами привели его к дому, он поднялся, дернул ручку двери — она открылась, словно приглашая его войти туда, куда он сейчас меньше всего хотел войти.

На лестнице еще раздавались гулкие шаги — они, его жена и ее любовник, все еще поднимались. Сергей, задрав голову, заглянул в лестничный проем, в этот кажущийся бездонным и каким-то нереальным тоннель в небо. Или преисподнюю. По звукам и теням определил, на каком этаже находится роковая квартира для свиданий. В голову полезли самые идиотские мысли: кто платит за квартиру; какого цвета там стены; на сколько лет ее любовник старше или младше его жены; о чем они разговаривают перед тем, как раздеться; принимают ли они душ здесь или, одевшись, разбегаются в разные стороны, чтобы привести себя в порядок дома? Он знал, что Рита очень брезглива, особенно по отношению к чужим ванным комнатам и туалетам. Как же она могла вот так вот спать голая с другим мужчиной, на чужих простынях, вытираться чужими полотенцами, пользоваться чужим туалетом, пить из чужих стаканов или рюмок?