– Что им всем от меня надо? – неприязненно спросил он у Анны-Лизы.

С того момента, как они приехали на хутор Корхоненов, его не оставляла мысль, что любезная подруга его кинет: ей-то хорошо, она в родной языковой среде и вообще среди родственников, знает, чего от них можно ожидать и как ими следует манипулировать, а он беззащитен и слаб, несмотря на все свои неоспоримые достоинства. Анна-Лиза не спешила его успокаивать: пусть слегка поволнуется, пусть поймёт, с кем дело имеет.

– Тимо любознательно интересуется, действительно ли все шведы – мужеложцы? – не моргнув глазом, «перевела» она.

– А я почём знаю?

– Для их глаз ты у нас швед!

– А, нуда. Скажи ему тогда, что не все. Некоторые просто некрофилы.

Анна-Лиза, нехорошо улыбаясь, что-то сказала своему брату. Тот захохотал и сделал приглашающий жест рукой – мол, пойдём, пойдём – и направился в сторону кухни.

– У них там что, трупы для дорогих гостей припрятаны? – поразился Дмитрий Олегович. – Сказочное гостеприимство. Или подожди… Ты ему что перевела?

– Что все шведы – такие же мужеложцы, как все финны – пьянчуги. А Тимо сказал, что ты умеешь понимать, и пригласил тебя выпить на брудершафт, чтобы поспеть до обеда.

– А я обязательно должен пить с ним на брудершафт?

– Можешь забыть, Тимо найдёт, с кем выпить.

– Надо же, все пьянчуги. А я что-то не замечал.

– Это выдуманная обидная неправда. Мне её для примера сказал Эрикссон. – Анна-Лиза улыбнулась своим воспоминаниям. – Я приехала и жила в его квартире, для обучения. В какой-то день он спросил, не страшно ли мне с ним ночью под одной крышей. Я сказала, что не боюсь никаких страхов и смогу его защитить. Он сказал, что молодая девушка и мужчина под одной крышей – это опасно. Я сказала, что в мо-ём доме было чертовски много мужчин и молодых девушек – и опасности отходили от нас в сторону. Он сказал, что попробует попытку, и скоро я поняла, о чём он тревожился. Нет, ответила я, все знают, как шведские мужчины любят только друг друга и женщинам в их обществе жить безопасно. У нас дома говорили об этом: шведский грех. Тогда учитель сказал: «Никогда не суди весь народ, как одного человека. Все шведы такие же мужеложцы, как все финны – пьянчуги, а все русские – обманщики».

– Мы не обманщики, нет, что ты! – прижал руки к груди Дмитрий Олегович.

– Ну ты, предположительно, обманщик. А вот Йоран – честный парень. Уже погрешная арифметика.

Анна-Лиза преувеличенно бодро засмеялась, чтобы не заплакать в присутствии насмешника Димсу – так живо ей вспомнился сварливый старик Эрикссон, лучший в мире учитель, самый настоящий на свете человек. Он ведь говорил, что даже после смерти найдёт способ повидаться с ней, – и где он? Даже весточки о себе не прислал – как он устроился на том свете, кем работает? Наверное, у него страшно секретная должность и он не может ни с кем общаться, чтобы не выдать тайну.

«Только у парней почему-то все мысли сразу об этом», – вспомнил Дмитрий Олегович. При первой встрече с учителем он тоже почему-то подумал про шведский грех. Значит, не только у парней об этом все мысли, раз Анна-Лиза подумала о том же. Интересно, о чём ещё недоговаривал Эрикссон? Уже неважно. Главное, чтобы он не нашел способ послать любимому ученику весточку или иной какой-нибудь сюрприз.

Окончательный список претендентов на наследство, превратившийся в заклинание, которое каждое утро повторяли Анна-Лиза и Дмитрий Олегович, выглядел так: «Тимо хочет, чтобы всё наследство досталось ему; Ярри – чтобы оно досталось кому угодно, только не Анне-Лизе; дядя Пекка требует, чтобы не смели перестраивать дом для сезонных рабочих; Иону нужны только деньги, неважно, откуда они возьмутся, так что он готов продать причитающуюся ему долю хозяйства, только побыстрее, а то у него будут серьёзные проблемы; племянница Лина хочет, чтобы всё наследство досталось ей, но это её не самое заветное желание, а просто так – каприз, на самом деле Лина мечтает стать художницей, но в детстве ей сказали, что это глупо и непрактично».

В конечном итоге отцовское завещание было слегка исправлено (спасибо каллиграфам и фальсификаторам, всегда готовым оказать услуги шемоборам, попавшим в затруднительное юридическое положение) в соответствии с общими пожеланиями. Дальше следовало самое трудное: пользуясь своими скудными познаниями в шведском языке, Дмитрий Олегович должен был убедить Тимо и Иона, знающих этот язык не намного лучше, чем он сам, в том, что он готов – за совершенно смешную мзду – подмухлевать в их пользу. Нет, денег ему не надо, вполне достаточно задокументированного волеизъявления по одному деликатному вопросу. «Не знаю, как сказать это по-фински, вот подпишите, тут вроде бы всё разборчиво» – любезным тоном произнёс господин Маркин заученную фразу и протянул собеседникам по три экземпляра хорошо известного нам договора. «А, так тебе ещё и денег не надо? Подпишем хоть свидетельство о собственной смерти! Да, неважно обстоят дела у сестрицы Анны-Лизы, если у неё такой придурковатый адвокат-двурушник!» – развеселились будущие наследники и, не особо вдумываясь в то, что они творят, подписали всё, что от них требовалось.

Тем временем сестрица Анна-Лиза, даже и не подозревавшая о том, насколько понизились её акции в глазах некоторых родственников, обхаживала мечтательницу Лину, консерватора дядю Пекку и своего тайного недоброжелателя Ярри. Последнего, кстати, удалось поймать на слове, совсем как ребёнка.

– Что, приехала из своего Стокгольма, думаешь захапать половину наследства и прокутить со своими любовниками? Нешто я поверил, что этот шустрый проходимец – твой адвокат, а тот смазливый тихоня – его помощник? Да я душу готов заложить, лишь бы наш дом не достался такой твари, как ты!

– Отлично, братишка, так и договоримся. Ты закладываешь душу, а я не получаю в наследство ни единой половицы! – тут же согласилась Анна-Лиза и, к некоторому ужасу старшего брата, выложила перед ним на стол три экземпляра договора. – Или что, слово держать нынче не в моде?

Труднее всего было с Линой – она так уверенно говорила о том, что тоже хочет получить свою часть наследства, и совершенно не реагировала на разбросанные по дому художественные приманки, что Анна-Лиза даже засомневалась. Но всё же решила довести партию до конца – ив итоге была вознаграждена: трёхдневная агрессивная бомбардировка распечатками самых бездарных картин, какие только удалось скачать в Сети, вынудила племянницу раскрыть карты и воскликнуть:

– Господи, неужели весь этот ужас кто-то покупает? Что же я, дура, не рисую? У меня и то лучше получается. – И наверное, гораздо лучше? – с наигранным сомнением произнесла Анна-Лиза. – Так все говорят, а стоит попросить их предъявить доказательства – и где они, где доказательства?

– Доказательства будут завтра! – выкрикнула Лина и отправилась к себе – рисовать доказательства, благо теперь это было не пустой тратой времени, а практически делом чести. Ещё через два дня девушка уже паковала чемоданы – в Хельсинки её ждал заказ на оформление молодёжного клуба. В принципе, этого она вполне могла добиться и сама, если бы не доверяла так слепо мнению старших родственников, но что сделано, то сделано, и последний договор купли-продажи отправился в главный шемоборский архив вместе со всеми остальными. Пора было оглашать завещание и сматываться.