И никто никогда не думает, что однажды услышат диагноз, перечеркивающий завтрашний день жирной красной чертой.

Смотря телевизор, лениво листая новостные странички в инсте, слушая радио, мы равнодушно принимаем известие о начавшихся войнах, о потерпевшем крушение самолете. На аварии, случившиеся на дороге, и вовсе не обращаем зачастую внимания. Узнав о смертельном диагнозе кого-то, сочувствуем, проговариваем вслух и возвращаемся к обычным рутинным каждодневным делам.

Потому что свято верим, на инстинктивном, даже животном уровне, что никогда ничего подобного с нами не случится. Просто не может.

С кем угодно произойдет, но не с тобой.

Даша в сотый раз осмотрела персиковые стены больничной палаты. За свою жизнь она несколько раз лежала в государственных больницах, но раньше никогда особо не обращала внимания на палату. Относительно чисто – и уже хорошо. А если повезло, и положили с минимальным количеством коек, то просто замечательно. Меньше соседок – меньше вероятность нарваться на храпящую бабушку. Ещё существовала проблема с окнами. Не во всех больницах провели модернизацию и установили пластиковые. Остались и деревянные, из которых по ночам очень сильно дуло. А ещё запах лекарств, но от него уже никуда не денешься. И койки, выставленные в коридорах, тоже остались в памяти Даши.

Её палата сегодня – совсем другое. Светлая, с большими окнами с видом на сад. Пусть и заснеженный, но очень ухоженный. Видна широкая тропа для прогулок.

В палате Даша одна. На стенах несколько картин с приятными пейзажами, большая плазма со множеством каналов. Несколько кресел для удобства посещения больного. А ещё личная душевая.

Ей предоставили самое лучшее, что можно купить за деньги.

Ещё были корзины с цветами. Каждый день новые. Их ставили в дальний угол, потому что ближе пока врачи не разрешали из-за опасений, что у неё может быть аллергическая реакция, хотя Даша уверяла, что никогда ничего подобного за собой не замечала.

Её личный врач, Александр Ефимович Фадаев, спокойно улыбался на её слова.

В этой клинике и врачи были другие. Ухоженные, с дорогими часами на запястьях и приятным, не раздражающим парфюмом без примеси лекарств. И лица у врачей не уставшие и озлобленные после ночных дежурств и недосыпа.

Тот же Александр Ефимович, очень приятный мужчина лет пятидесяти пяти с аккуратной модной бородкой. С широкими плечами, спортивной подтянутой фигурой. Говорил всегда неспешно, по делу. Приходил к Даше каждое утро между девятью и десятью часами.

– Дарья, как вы себя сегодня чувствуете? – спрашивал он, входя и мягко улыбаясь.

Как она себя могла чувствовать?

Очень хороший вопрос.

Наверное, хорошо для человека, которому вынесли приговор в восемнадцать лет.

Она стребовала диагноз у Гриши.

Посмотрела ему в глаза и твердо произнесла:

– Скажи.

Зимин, в отличие от Фадаева, выглядел разбитым и уставшим. Он несколько дней спал урывками, Даша это знала. Сначала в самолете, потом здесь, в её палате. Ему предоставили отдельную комнату, соседнюю с её, но он отказался наотрез. Даже закричал на медсестру, когда она пыталась настоять. Даша запомнила ту сцену. Вернее, отрывочные воспоминания: его фигуру у окна и тремор рук, когда он проводил ладонью по лицу.

Он волновался за неё.

Постоянно был рядом.

Отменил поездку в Прагу. Правда, ему всё же потом пришлось улететь.

Но это потом.

А первые дни он никуда от Даши не отходил. Даже на анализы ходил с ней. Держал за руку, просто давал понять, что рядом. Вставал таким образом, чтобы она его видела.

Гриша постоянно разговаривал по телефону. Четко отдавал распоряжения, кого-то даже вызывал к себе, проводил встречи или совещания. Даша прислушивалась к его разговорам, но сути не улавливала. Она больше смотрела, нет, впитывала в себя жесты мужчины, как он говорит, двигается.

Как двигаются его губы…

Замечала ли она раньше, насколько у него красиво очерченные губы? Особенно верхняя. С таким красивым контуром, над которым каждый вечер упрямо появлялась небольшая щетина. Даша поймала себя на мысли, что ей нравится наблюдать, как Гриша разговаривает. Он обычно слегка отворачивался, вставал, шел к окну или, наоборот, начинал ходить по палате. Иногда выходил, бросая в сторону Даши извиняющиеся взгляды. Но обычно возвращался довольно быстро.

Ещё ей нравились его руки. Крепкие, с тугими венами-жгутами.

И волосы влажные она тоже любила рассматривать. Когда Гриша выходил из душевой и на них поблескивали капельки воды. Седина шла ему, кто бы и что бы ни говорил. Лицо молодое, а седой. Бывает же такое.

В жизни всякое бывает. Даже самое невозможное.

Ей ли не знать…

Даше хотелось взять полотенце или стянуть его с плеч Гриши (обычно вечером мужчина выходил с полотенцем, словно забываясь), подойти к нему и самой промокнуть волосы. Встать на цыпочки, чтобы хотя бы немного уровнять разницу в росте, поймать его улыбку и заметить, как он слегка наклоняет голову вперед, чтобы ей было удобно.

Так когда-то делала мама. Только не папе, а ей. И мама присаживалась на корточки.

Откуда в Даше появились подобные желания? Она не знала. Она ничего не анализировала, она проживала ещё один день.

В больнице. В частной крутой клинике, адрес которой даже не существовал в «Яндекс-карте», и «Гугл» упрямо молчал о наличии такого заведения. Господи, да какая ей уже разница?

Она здесь. В ВИП-палате. Хотя, наверное, тут все палаты ВИП.

Даша пока мало гуляла по коридорам. Ей не разрешали.

Обследования, обследования и ещё раз обследования.

Интересно, сколько раз ещё будет меняться её жизнь? Круто, чтобы не было возможности сделать шаг назад. Только вперед. Сколько раз невидимая рука будет её толкать? Сильно толкать, чтобы она обязательно упала, ободрала колени и, возможно, даже не встала?

Поднималась ли Даша сама?

Или ей помогали?

Вернее, помогал.

Человек, которого она за прошедшие сутки молча исследовала глазами вдоль и поперек.

– Снегурка, я начинаю думать, что на меня постоянно выливаются невидимые чернила. Причем на нос или щеку. Или второй вариант: я выгляжу настолько хреново, что ты из жалости смотришь на меня.

Она никак не прокомментировала его реплику. Как и то, что он первые сутки спал в кресле. Пусть в удобном, раскладывающемся, с кожаной подставкой для ног и мягким, пушистым пледом. Но всё же это было кресло.

Даша не спрашивала, почему Гриша не уходил. Не спрашивала, почему он предпочитает спать в кресле, а не пойдет в соседнюю комнату, специально предназначенную для родственников, где есть очень комфортная кровать, пусть и не гигантских размеров, как в доме Регины.