– Подожди, Рэйми…

Лахлин подошла к своему столу, просмотрела список телефонов на стене и набрала нужный ей номер.

– Служба безопасности? Это Лахлин Латимор-Баллантайн. Вы можете связаться с начальником службы уборки и сказать ему, что я отправила Грету домой, поскольку она заболела? Кроме того, вызовите ей такси.

Грета тихо запротестовала, когда Лахлин повесила трубку:

– Мисс Лахлин, я не могу…

Лахлин присела на корточки и взяла Грету за руку.

– Вам надо лечиться, Грета.

– У меня две дочери. Я должна работать. Мне нужны деньги. Если я буду долго болеть, я потеряю работу.

Ну, Лахлин этого не допустит.

– Я поговорю со своими братьями, и мы сделаем так, чтобы этого не случилось. – Лахлин посмотрела на Рэйми, который теперь выглядел ошеломленным. – Ты поможешь мне с мисс Гретой?

Рэйми шагнул вперед и осторожно помог пожилой женщине встать на ноги. Он поддерживал ее под локоть, когда она зашагала к двери. Посмотрев на Лахлин через плечо, он улыбнулся.

– Вы идете, мисс Латимор-Баллантайн? – спросил он.

Лахлин взяла сумку и в который раз подумала, что ей надо быть осторожнее с Рэйми.

Рэйми припарковал свой внедорожник и посмотрел на изысканный профиль Лахлин в приглушенном свете автомобильного интерьера. Было уже поздно. Вероятно, сейчас не лучшее время для разговора. У него был тяжелый день, но он не привык прятаться от проблем.

Лахлин начала открывать дверцу, но он нажал кнопку блокировки, фактически запирая ее в машине. Повернувшись, она посмотрела на него с вызовом.

– Ты не дашь мне время на раздумья, не так ли? – спросила Лахлин.

Рэйми покачал головой:

– Не тогда, когда твое решение повлияет на моих друзей, как в личном, так и в профессиональном плане.

– По-твоему, я им наврежу, – обиженно произнесла Лахлин.

Он повернулся лицом к ней и положил руку на рычаг коробки передач, лениво поглаживая его мягкую кожу, явно желая так же ласкать Лахлин. Нет, им надо поговорить. Сейчас не время для секса. На самом деле им, вероятно, придется воздержаться от близости, потому что та связь, которую Рэйми почувствовал с Лахлин в тот вечер, испугала его. Он впервые в жизни забылся под женскими ласками. Лахлин свела его с ума. Ему следует собраться с мыслями и решить, как ему действовать дальше.

Только бы она не сказала, что влюбилась в него! Эта стремительная и почти обнадеживающая мысль промелькнула в его голове, но он быстро отмахнулся от нее, отчасти потому, что мысль о любви Лахлин была фантастической и он не должен был так думать о ней. Видя, как его мать превращается в развалину после двадцати пяти лет брака, Рэйми поклялся, что никогда не привяжется к другому человеку.

Его друзья считали, что он отличный боец и работает в опасных, разоренных войной регионах мира, но Рэйми верил: по сравнению с любовью война – пустяк. Настоящая смелость нужна для того, чтобы любить кого-то, брать на себя обязательства, нести ответственность за чье-то счастье. Его отец оказался слабаком, и Рэйми тоже может стать таким.

Он не желал вредить Лахлин – единственному человеку, ставшему ему по-настоящему дорогим.

– Мы будем сидеть или говорить? – спросила Лахлин.

Отмахнувшись от размышлений, Рэйми погладил рукой затылок.

– Расскажи мне, что произошло сегодня вечером.

Лахлин барабанила пальцами по своему бедру.

– Я решила принять предложение Баллантайнов. Я хочу стать членом их семьи.

Ну, это было предсказуемо. Единственным, кто сомневался в правильности вхождения в семью Баллантайн, была сама Лахлин.

– И что повлияло на твое решение? – спросил он.

Жаль, что она не смотрит на него. Ее ресницы как темные веера касались щек, она слизала с губ остатки помады. Эмоционально измученная, она выглядела красивее, чем прежде.

– Я решила отпустить свое прошлое и свою мать, – тихо сказала Лахлин.

Через секунду Рэйми накрыл ладонью ее руку и переплел пальцы с ее пальцами.

– Расскажи больше, Лах.

Лахлин полностью повернулась лицом к нему, одна ее нога лежала на сиденье, а другую она подогнула под колено. Упершись затылком в окно, она прикусила нижнюю губу. Лахлин казалась непокорной и испуганной, сердитой и грустной.

– Наша мать была для нас большой проблемой, Рэйми, – произнесла Лахлин. – У нее была хроническая депрессия, но сколько бы она ни лежала в клинике, она никогда не принимала свое лекарство дольше месяца или шести недель, в лучшем случае. Когда я была маленькой, ей удавалось работать. К тому времени, когда я стала подростком, она работала с трудом, за минимальную зарплату. Ее главной целью было скорейшее возвращение домой, где она выпивала пару таблеток снотворного и засыпала.

Отец Рэйми был плохим отцом, но он по крайней мере общался со своими детьми.

– Тайк был потрясающим, – продолжала Лахлин. – Он быстро понял, что, если ничего не предпримет, мы либо окажемся на улице, либо в приюте. Он старался заработать дополнительные деньги и, поскольку его часто не было дома, я почти всегда была одна. – Глаза Лахлин сверкнули, она подняла руку. – Не жалей меня, я справлялась. Я много времени проводила в библиотеках.

Рэйми поднял руку Лахлин и поцеловал костяшки ее пальцев, а потом положил их сцепленные руки себе на бедро.

– Однажды, примерно в шесть вечера, когда мать уже легла спать, кто-то постучал в дверь. Это был парень, с которым я училась в одной школе.

Ее голос изменился и стал сдержаннее и суровее.

– Он мне нравился, поэтому я впустила его, – сказала Лахлин.

– Сколько тебе было лет? – спросил Рэйми, надеясь, что его дурное предчувствие не оправдается.

– Четырнадцать. Почти пятнадцать. Он попросил меня показать ему свою комнату. И как только он вошел в комнату, он захлопнул дверь и набросился на меня.

Рэйми знал, что должен себя контролировать. Как только Лахлин увидит ярость на его лице, она замолчит. Ему не надо слушать о том, что случилось и кем был этот парень. Теперь он взрослый мужчина, и Рэйми готов его разыскать.

– Он изнасиловал тебя? – напрямик спросил Рэйми и моргнул от своего резкого тона.

Лахлин быстро покачала головой, и Рэйми немного успокоился.

– Нет, ничего подобного. Он поцеловал меня и несколько раз обнял, а я визжала как сумасшедшая.

– Почему твоя мать?.. – Рэйми не договорил. – Она не слышала тебя, потому что спала.

– Стены были тонкими как бумага. Через них было слышно и крик, и даже чиханье, – огрызнулась Лахлин. – Нет, она либо приняла слишком большую дозу снотворного, либо ей было наплевать на меня. В тот вечер для меня все изменилось.