Нужно бежать, понял парень. И вместо этого упал на колени.

Ренье остановился над ним, кончиком шпаги поворошил волосы на склоненной макушке.

– Эй, ты, – проговорил Ренье заплетающимся языком, – это ведь ты метнул в меня кинжал?

Парень молчал.

– Засранец ты, – сказал Ренье, повернулся к нему спиной и побрел дальше.

Подняв голову, парень удивленно смотрел ему вслед.

* * *

Когда Ренье вернулся к себе, уже светало. Бок болел, мир перед глазами медленно вращался. Следовало поскорее позвать кого-нибудь на помощь, и Ренье заглянул к одной из знакомых служанок – той, что жила ближе всего.

Девушка мирно спала. Ее кудрявая головка покоилась на руке одного из дворцовых стражников. Во сне девушка разрумянилась, от нее тянуло домашним теплом, покоем, удовлетворенностью. Одна только мысль о том, как пахнут ее волосы, могла бы свести с ума.

Ренье осторожно потряс девушку за плечо, а когда она сонно подняла ресницы, молча отвел руку, которой зажимал рану, и показал окровавленный бок.

Она так и ахнула:

– Господин Ренье! Как вас угораздило?

– Ничего особенного, – шепотом ответил Ренье. – Обычное дело.

– Ой, – сказала служанка, закатывая глаза.

Ее возлюбленный также был разбужен.

– Что здесь творится? – пробормотал он недовольно. И вдруг подскочил, заметив в комнате постороннего мужчину. – Ты кто?

– Смотря в каком аспекте, – мудрено ответил Ренье. – В основном – человек, которого продырявили.

– Ясно, – сказал стражник хмуро. И перевел взгляд на свою подругу: – Принеси воды в тазу, тряпок, скорее… Проклятье, какое дурацкое начало дня!

Бальян стал первым человеком, которого гномы добровольно пустили в свои жилища. Первым за все то время, что люди обустроились в этих горах и основали здесь герцогство Вейенто. То есть, коротко говоря, – первым с эпохи Мэлгвина.

– Ты хоть понимаешь, что это значит? – допытывался у него Егамин.

Бальян пожал плечами и улыбнулся.

– Я знаю, что должен испытывать гордость как бы за все человечество разом, – признал он. – Вообще – ощущать себя посланцем всех людей одновременно. Но ничего такого я не чувствую. Все мои эмоции – только мои, и только.

– Что-то я тебя не понял, – прищурился гном. – Тебе разве не интересно?

– Разумеется, мне интересно! – горячо проговорил Бальян. – Но это интересно только мне, мне одному. Я не ощущаю, как за моей спиной выстроилось все человечество и с нетерпением тянет шеи: «Покажи, покажи!..»

– Это потому, что ты одиночка, – сказал гном. – Может, оно и к лучшему, – заключил он, поразмыслив. – Идем. Магистр Даланн ждет.

Они пролезли в невероятно узкую расщелину и очутились в пещере. Там было темно, однако Егамин безошибочно отыскал факел и зажег его. Бальян принялся оглядываться по сторонам в надежде заметить что-нибудь примечательное. Егамин прикрикнул на него:

– Ничего тут нет! Нечего вертеть головой. Лучше не споткнись, не то сломаешь себе шею.

Он посветил своему спутнику, и Бальян увидел ступени, уводящие в глубину горы. Приятели начали спускаться. Ступени были все разного размера, так что Бальян очень скоро устал. Гном же, напротив, скакал все быстрее, как будто спуск прибавлял ему сил, и чем глубже под землей он оказывался, тем бодрее себя чувствовал.

Наконец лестница закончилась. Под ногами была ровная почва.

Гном постучал по ней каблуком сапога.

– Мы на проспекте. Идем.

Он потушил факел и сунул его в специально устроенное для таких целей гнездо. Кто-нибудь будет подниматься по ступеням, с которых они только что сошли, и воспользуется тем же факелом. Наверху имелось аналогичное гнездо.

Поначалу проспект представлял собой темный тоннель, прорубленный в толще горных пород. Временами Бальяну приходилось идти согнувшись в три погибели, но постепенно потолок становился выше, и юноша смог выпрямиться.

Некоторое время они передвигались в полной темноте. Впереди уверенно стучали сапоги Егамина: судя по всему, никаких препятствий, поворотов или ям в тоннеле не имелось, так что Бальян шагал, ничего не видя, без боязни упасть или наткнуться на какой-нибудь столб.

Затем впереди показался свет, и внезапно оба путника очутились на большой площади. Здесь было светло и просторно. Под высоченным куполом, заменявшим небо, имелось множество узких окон, так что дневной свет изливался сюда непрерывным потоком.

Все дома, окружавшие площадь, были вырублены в скальной породе, и у Бальяна появился случай убедиться в том, какими искусными резчиками по камню были гномы. Здесь невозможно встретить два одинаковых узора. В причудливых переплетениях скрывались странные чудовища с печальными глазами, над окнами стояли, таращась на пришельцев, бородатые светила, над дверями располагались драконы, русалки, кони с человеческими лицами, птицы с женской грудью. Многие стены украшались инкрустациями, преимущественно из обломков самоцветных камней или из стекла. Все это блестело, переливалось, отражая солнечный свет.

– Что застыл? – Егамин подтолкнул своего спутника в спину. – Идем. Еще успеешь налюбоваться.

Он увлек Бальяна под арку, и они очутились в новом тоннеле. Однако здесь, в отличие от первого, было светло. Приятный рассеянный свет заливал стену, в которой через каждые десять шагов были высечены ниши. Одни ниши стояли пустыми, в других красовались вазы или статуи.

Этот тоннель привел на новую площадь, еще больше прежней, однако не такую роскошную. Резьба здесь была попроще, а цветных стекол не водилось вовсе.

Егамин блеснул глазами:

– Думаешь, здесь гномы победнее живут, да?

Бальян пожал плечами.

– Сказать по правде, я ничего не думаю…

– Ошеломлен, а? Ну, признайся, ты ошеломлен?

– Признаюсь, – засмеялся Бальян. – Здесь очень красиво… – Он подумал немного и поправился: – Нет, от красоты так не дуреют. Здесь – невероятно. Вот правильное слово.

– А, ты умеешь подбирать слова, – обрадовался Егамин. – Магистру это понравится. Она строго следит за подбором слов. Говорит, от этого зависит взаимопонимание.

– Она правильно говорит.

– Тебе откуда знать? Ты разве магистр?

– Нет, но мой учитель утверждал то же самое.

– А он был магистром?

– Еще каким! Ему в процессе учености руку оторвало.

– Ученость – не процесс. А еще говорил, будто понимаешь, что такое – правильный подбор слов.