– Нет, не права. Твое присутствие нам очень помогает. С твоим приездом нам всем стало легче. – Теперь Нико смотрел на нее, медленно и осторожно развернувшись всем телом на скрипучей и слишком узкой кровати. Тонкий луч лунного света, пробившегося сквозь щель в ставнях, перечертил его лицо. – Мне нужно будет уехать. Ненадолго. Всего на пару недель.

Он уже предупреждал ее об этом и раньше, но Нина до последнего надеялась, что его поездка отменится.

– Я должен помочь отцу Бернарди, – добавил Нико шепотом. – И мой отец дал мне на это благословение.

– Чем помочь?

– Лучше тебе не знать об этом. Так безопаснее. Но однажды я, возможно, все тебе расскажу.

– Ты точно вернешься?

– Да. Обещаю. Я вернусь. Я…

Его голос смолк, и одновременно лунный свет рассеялся – комната погрузилась в тишину, холод и тьму. Но от тела Нико исходило тепло, и рядом с ним было так покойно и уютно, что Нина больше не чувствовала себя одинокой.

Она старалась не думать о том, как одиноко ей станет, когда он уедет. Нужно будет загрузить себя работой, трудиться не покладая рук, так, чтобы по вечерам падать на кровать и засыпать мгновенно, как только голова коснется подушки. И постоянно считать дни до его возвращения.

Глава 11

15 ноября 1943 года

Настал понедельник – день стирки, тот самый день, который они все ненавидели. Работа по понедельникам начиналась в восемь утра, сразу после того, как Карло убегал в школу, а в больших чайниках закипала вода. Бадья для стирки уже стояла на месте – ее водрузили на табуретку, чтобы Розе не приходилось нагибаться слишком низко, – и когда в кипящую воду налили ровно столько холодной, чтобы кожа на руках не облезла, а хозяйка добавила туда хозяйственную соду и самодельное мыло, началась стирка постельного белья и одежды для всего семейства.

Роза никого не считала способным отстирать вещи так, чтобы они стали действительно чистыми, поэтому сама трудилась больше и дольше других, ее руки ни на секунду не переставали тереть и полоскать ткань. Лишь когда результат собственных стараний ее удовлетворял, она передавала выстиранный предмет одежды или полотенце Нине и девочкам. Их задачей было отжимать и складывать вещи в выстроенные рядком ивовые корзины, грузить корзины в повозку, запряженную мулом, чтобы после обеда отвезти их вверх по склону холма к ручью.

Это занимало все утро, и к тому часу, когда они делали перерыв на обед – извечный вчерашний суп, поскольку времени на готовку не было, – кисти и предплечья у них были красные и распухшие от воды и едкого щелочного мыла. Мужчины по понедельникам не заходили домой до вечера.

Нина только что закончила есть; ее взгляд ненароком упал на календарь, висевший на гвоздике в стене под фотографией папы римского в рамке. Ноябрь. Уже ноябрь, вдруг поняла Нина, а это значит, что она пропустила Дни трепета – Рош а-Шана был через две недели после ее приезда в Меццо-Чель, а Йом-Киппур – спустя еще десять дней, и они миновали так, что она про них и не вспомнила. Родители, должно быть, в те дни думали о ней, молились за нее, но здесь, на ферме, дни летели один за другим в трудах и хлопотах, она то работала не покладая рук, то жалела себя, и вот забыла обо всем остальном.[23]

Этого оказалось достаточно, чтобы выбить ее из колеи – опять нахлынула тоска по дому, по всему, что было ей привычно и дорого, по всему, что она любила и что у нее отняли. И еще это снова напомнило Нине, что ее родители сейчас могут быть бог знает где, что, возможно, они страдают и терпят унижения, а у нее даже нет способа узнать об их судьбе.

– Что-то случилось, Нина? – донесся нежный голосок Агнесы. – У тебя сейчас такое лицо было…

– Нет, просто зуб вдруг разболелся.

– У Розы есть гвоздичное масло, – сказала Анджела. – Она всегда его достает, когда у кого-то из нас болят зубы. Оно помогает, правда.

Карло поморщился:

– У меня от него язык щиплет.

– Спасибо, уже все прошло, – покачала головой Нина. – Лучше помогите Розе нагрузить повозку, пока я помою посуду.

Дети побежали во двор, а она взялась мыть тарелки, потом протерла пол и к тому времени, как отправилась вслед за остальными, календарь с его удручающими напоминаниями уже исчез из ее мыслей. Солнце светило вовсю на чистом, бездонной синевы небе, и казалось, пешая прогулка к ручью будет как нельзя кстати для того, чтобы окончательно развеяться.

Она шла огородами и вдоль окраины полей – голых сейчас, скучающих в ожидании посева озимых, – свернула на восток, на изрезанную колеями тропу, затем опять на север по набирающему крутизну склону, и вскоре услышала журчание воды и девичьи голоса. Преодолев насыпь, Нина спустилась, слегка оскальзываясь на булыжниках, к поросшему травой берегу ручья, где Роза и девочки полоскали собранную в корзины одежду.

– Я здесь, – весело оповестила Нина. – Принести еще корзину?

– Давай, – отозвалась Роза. – С простынями.

Нина сняла тяжелую корзину с повозки и кое-как дотащила ее до кромки воды, где на траве были выложены широкие плоские камни. Камни обеспечивали чистоту тем, кто стирает на берегу, но сидеть на них было мучительно неудобно; Нина уже знала, что колени после этого перестанут болеть только в среду-четверг, не раньше.

Места здесь были красивые, но вода в ручье – ледяная, и руки у Нины окоченели, не успела она прополоскать и первую наволочку. Окунуть, поболтать, вытащить, скрутить – и еще раз скрутить, чтобы выжать, и еще, но вода продолжает течь. Нина часто останавливалась, промакивала руки о юбку, растирала их, стараясь вернуть чувствительность пальцам, но, едва они согревались, наступала очередь другой наволочки, другой рубашки, другой простыни, и вскоре уже все тело сводило холодом до костей, несмотря на сияющее солнце и синее-синее небо.

Наконец все вещи опять были сложены в корзины, и повозка покатила обратно по склону холма – Красавчик, как всегда, никуда не торопился, и когда они все-таки добрались до дома, Роза сразу взялась готовить ужин, а Нина и девочки развесили все выстиранное белье на веревках, которые тянулись от дома до первых виноградных лоз, закрепили прищепками и оставили сушиться, мысленно уповая на то, чтобы жаркое солнце задержалось над горизонтом чуть подольше.

Все валились с ног, и Нина тоже устала настолько, что с трудом заставила себя поужинать, но сочла своим долгом помочь снять с веревок